Варвара Николаевна Корецкая
Из воспоминаний о дорогом батюшке
Вечер 31 декабря 1939 г.
Сегодня ровно год, как я видела дорогого батюшку в благодатном свете. Он тогда уже был нездоров, но ходил и ездил в церковь. Накануне дня Обрезания Господня сам не служил, а читал на клиросе и пел, так как почти все сестры певчие были больны. Батюшка пел вдохновенно, сердца молящихся согревались от его пения, было легко молиться, но сердце у меня болело и было тревожно на душе. После Великого Славословия батюшка сказал, что поедет домой. К калитке нас провожали Анастасия Николаевна и Вера Степановна Мешковская1. Когда мы отъехали от калитки, я увидела сильный свет, как электрический, который блеснул из-за батюшкиной спины. Я подумала, что это Анастасия Николаевна светит нам своим фонариком, и удивлялась, зачем она это делает, когда и так видно. Батюшка сидел молча, немного согнувшись от усталости. Я держала рукав его рясы, так как ветер был в лицо, и я боялась, чтобы батюшку через рукав не продуло. У поворота дороги я повернула голову, чтобы увидеть, откуда свет. Обернувшись, я ничего не увидела: свет пропал, а Анастасии Николаевны и Веры Степановны уже не было у калитки. Когда я приняла прежнее положение, свет опять появился за батюшкиной спиной и падал вдоль саней и дороги с батюшкиной стороны и захватывал даже Черного2. Он был какой-то голубой и поразительно мягкий и приятный. Я осторожно, чтобы не беспокоить батюшку, опять обернулась, и опять ничего не увидела. Так было до трех-четырех раз: свет пропадал, когда я смотрела назад, и потом опять появлялся. Тогда я поняла, что это благодатный свет. Душу охватила какая-то тишина, ехали молча. Вера Ярошук тоже сидела тихо на козлах и даже не покрикивала на Черного, который бежал ровно, не замедляя хода. Когда въехали на гумнище, свет исчез. Мою душу охватила какая-то тревога, что что-то случится. Когда я пришла к батюшке в большую комнату, я рассказала, что видела благодатный свет. Батюшка сказал: «Вот как хорошо, нам сопутствовал столп света, как Израилю, а может, это был и Ангел-Хранитель. А как же я ничего не видал, хотя помню, что, отъезжая от калитки, увидел блеснувший яркий свет, но я подумал, что это Анастасия Николаевна светит». На другой день я спросила Веру, заметила ли она что-нибудь, когда мы возвращались из церкви. Вера сказала: «Да, видала свет, и он исчез, когда въехали на гумнище, мое сердце затревожилось, почему он пропал у нас на дворе».
1 января3 батюшка сам служил литургию, но был слаб и Евангелие читал сидя. Вечером он опять пел на клиросе, но так пел, что кто слышал, не забудет никогда это пение. Мое сердце словно обливалось кровью, я не думала о смерти батюшки, но в сердце кто-то стучал и говорил, что «ты последний раз слышишь батюшкин голос», и слезы набегали все время. Несмотря на горечь, в сердце чувствовалась какая-то сладость и покорность воле Божией. Возвратясь из церкви, у себя в домике батюшка меня спросил: «Ну, как я сегодня пел?» Я ответила: «Украшали весь хор». Он сказал: «Ах, как ты меня обрадовала, так сказав». Я с грустью сказала: «А мое сердце кровью истекло от этого пения», — и дальше я ничего не могла сказать, чтобы не заплакать. Батюшка улыбнулся, посмотрел на меня и спросил: «А как ты думаешь, что лучше: петь и славить Бога и умереть или не петь и все равно умереть?» — «Конечно, петь и умереть», — ответила я. На другой день, 2 января, в день св. Серафима Саровского, батюшка служил у себя в молельной. По окончании литургии уже с трудом, с помощью Веры Степановны, разоблачился, а вечером слег, чтобы больше уже не встать.
Кто знал батюшку, тот не может отрицать, что и наружность у него была исключительная. Я не встречала человека с такой наружностью и, верно, больше не встречу. Вся его внешность была одухотворенная и отражала святость. Но святость была не только на лице и во всем его образе, но отражалась даже на одежде. Особенно ярко это было видно в храме, когда он совершал богослужение. В молитве весь вид батюшки был неземной, и облик его был как бы прозрачный и воздушный. Когда он «уходил» в молитву, его изможденное подвигами и болезнями тело и лицо делались особенно красивыми, и невольно хотелось тогда преклонить колено пред таким великим пастырем и носителем истины и ига Христова. Нельзя было глаз оторвать от него, а душа тянулась куда-то ввысь, и чувствовалось, что батюшка силой отрывал молящихся от земли и приближал их души к Богу. Каждое слово его молитвы западало в душу и стучало в сердце как живое, пробуждая в нем покаяние, страх или радость, мир и др. чувства. Душа получала то, что кому было нужно. Батюшка так молился, и чувствовалось, что он говорит с Богом и Господь его слышит. Но и в обыденной жизни его наружность обращала на себя внимание. Я сама тому свидетельница, что когда он ходил по улицам города, прохожие останавливались, глядя на него, и часто я слышала, как спрашивали друг у друга: «Откуда этот священник?» Неоднократно, когда батюшка заходил в магазин за покупками, продавец или продавщица заглядывались на него, забывая о своих обязанностях, и, когда батюшка с улыбкой спрашивал, в чем дело, почему они на него так смотрят, они откровенно говорили, что редко увидишь такое лицо и что смотреть на него можно без конца, особенно в глаза. Батюшка, как всегда, пользовался этим моментом, когда через него Господь действовал на сердца и души людей, начинал говорить о Христе, вечной жизни и о душе. И что это было за слово! Оно жгло сердца и восхищало ум! Ему было все равно, кто его слушает: еврей ли, католик или православный. Он пользовался той минутой, когда душа человека принимала слово Божие. И как часто приходилось видеть, когда слушатели утирали слезы, которые появлялись при первых словах батюшки. Такая сила любви была в них, что еврейки, чуждые учению Христа, плакали, слыша о Нем, и надо было видеть их лица: на них отражалась новая жизнь, еще совершенно им неведомая. Недаром одна еврейка, которая писала батюшке, прося об исцелении ее от болезни, называла его, что он для них «новый рай». Многие находили, что батюшка наружностью очень похож на Иисуса Христа, и этого отрицать нельзя. Батюшка мне сам рассказывал, что когда он жил со своим семейством в Петрограде (года я не помню), то однажды, когда ехал в трамвае, к нему подошел какой-то иностранец и предложил полное содержание его семье и воспитание детям, какое он захочет, и самому ему большое жалование, лишь бы он согласился ехать с ним, кажется, в Африку. Он объяснил батюшке, что у них есть там музей личностей исторических, библейских и новозаветных. Они не могут найти человека, похожего наружностью на Иисуса Христа, и, увидя батюшку, он был так поражен таким сходством, что тут же и сделал предложение. Деньги предлагал очень большие, но батюшка, конечно, отказался.
Я имела счастье жить неотлучно около батюшки восемнадцать лет и всегда поражалась богатством дара слова, мысли и глубины ее, красноречия, которыми он обладал. Всегда за все эти годы он говорил все новое и новое. Если тема была та же, то мысли были уже более глубокие. Батюшка приспосабливался к слушателям, которые никогда его не смущали. С простыми людьми говорил просто, а кто мог воспринять больше, с теми говорил иначе. Его беседы всегда были глубоки, интересны и захватывающи. При первых словах беседы завоевывал все внимание слушателей. Слог его был простой и для всех понятный. Слушая его благодатные слова, душа воспринимала их легко, чувствуя, что получает, что ей нужно, и что-то близкое и дорогое.
Часто приходилось ездить с батюшкой по приходам и часто слышать его проповеди и беседы с народом, и всегда все для меня было ново. Я помню одну речь, с которой батюшка обратился к пастырям. Говорил просто и держал себя скромно, все стояли, так как заговорил, когда встали от обеда. При первых словах все стихли, а потом вскоре послышалось всхлипывание — плакали матушки, которые были со своими мужьями. Тема была: жизнь для пастыря — Христос, и Он все для него. Впечатление было очень сильное, и батюшка сам, как всегда, по своему смирению не ожидал такого, и когда пастыри благодарили его, вид у батюшки был смущенный, а лицо и весь его вид дышали такой любовью и к Господу, и ближним, что невольно соединило всех присутствовавших как бы в одно целое. Я чувствовала, что душу охватывает какой-то восторг, люди так меняются от слов его.
Однажды я спросила: «Откуда это у Вас, батюшка, такое богатство?» Он только улыбнулся. Не мне это было спрашивать, я же знала, что Господь жил в батюшке и действовал чрез него. Ведь он всю свою жизнь отдал Ему и Им только жил! Что же удивительного в том, что батюшка имел и дар слова, и дар любви, и другие дары, и весь вид его походил на Христа. Живи Им, и будешь Его! Также он имел дар предвидения. В 1922 году я шла с батюшкой по городу Вильно, помню, это было около вокзала. Шел молча, опустив голову, я тоже молчала. Затем поднял голову и, обратившись ко мне, сказал: «Какой ужас, какие скорби, какое несчастье ждет Польшу!» Я спросила: «Почему Вы так говорите, батюшка?» Он сказал: «Я это вижу». — «Как же Вы это видите?» — спросила я с удивлением. «А вот смотрю на военных и вижу, что ждет Польшу». В эти годы Польша только возрождалась, и я подумала, что будет какая-то неудача, а потом и забыла эти слова, и только теперь, уже после батюшкиной смерти, когда разразилась эта ужасная война для Польши, я вспомнила слова дорогого батюшки, которые исполнились через 17 лет. И правда, какой ужас! За две недели перестало существовать целое государство! Какая скорбь и какой урок смирения для поляков.
Батюшка своим духовным взором видел за сотни верст не только самого человека, но и его состояние и потребность души. В 1921 году, когда батюшка еще не жил у нас, но только часто приезжал, не помню уже причины, но у меня было очень тяжелое состояние. С таким состоянием и тяжестью на душе я легла спать, но, конечно, спать не могла. Душа скорбела, что и батюшка далеко и не может мне помочь, т.к. он был послан на приход епископом Елевферием (Богоявленским). Я лежала с закрытыми глазами, но не спала. Вдруг вижу, надо мною наклоняется батюшка и смотрит мне в лицо. Он был в своей кожурке, лицо и глаза молитвенные. Я ясно чувствовала близость батюшки, и на меня пахнуло той благодатью, которую я всегда чувствовала в его присутствии. Я так обрадовалась, что чуть громко не вскрикнула. Когда открыла глаза, то никого не увидела, но почувствовала, что тяжесть вся пропала, на душе было легко и свободно. Посмотрела на часы: было два часа ночи. Я запомнила число и день, чтобы спросить батюшку, как это я его видела и что это такое было. Когда он вернулся с прихода и приехал к нам, то я его поблагодарила, что он мне помог. Батюшка улыбнулся и спросил: «А когда это было?» Я сказала день и час, и он ответил: «Да, это правда, я за тебя молился, т.к. меня побуждал к тому дух, зная твое состояние», — и взял свой дневник, где было отмечено это число, когда он молился за меня, два часа ночи, в дороге, он куда-то ехал.
Другой случай — это с письмом. Епископ Елевферий в Великом посту послал батюшку на приход в Бакшты. Это было в первый год моего знакомства с ним. Моя душа во многом не могла еще разобраться и находилась часто в трудных состояниях, из которых всегда выводил меня батюшка. Мне была тяжела разлука с ним на такое долгое время, и я решила ему написать, хотя и не была уверена, что мое письмо еще застанет его в Вильне. Батюшка мне сообщил, что я могу ему писать через мать Нину4, которая знала его адрес, и что она перешлет ему мои письма. Я написала письмо, прося ответа на вопросы, которые меня тревожили, и т.к. сама ехала с Марией Николаевной и Анастасией Николаевной в город, то и решила его передать матушке Нине лично, чтобы она его скорей переслала, если батюшка еще не уехал из города. По дороге мы ехали лошадьми, нас встретила наша прислуга Оля, которая возвращалась из города. Она нас остановила и передала мне письмо. Письмо было от батюшки. С какою радостью я его распечатала и с каким удивлением его прочла! В письме был ответ на все мои вопросы моего письма, которое еще лежало в моем кармане. Батюшка писал мне все, что мне было нужно, и невольно со слезами я читала это чудное письмо и благодарила Бога, что Он послал мне для спасения дорогого батюшку. Приехав в город, батюшку мы уже не застали. Письмо м. Нине я не передала, так как ответ уже был получен мною. Потом я не раз получала такие письма от батюшки. И это было не только со мной, но подобные случаи я слышала и от других лиц, которые имели общение с батюшкой.
Однажды, возвращаясь с батюшкой из церкви, я сказала: «Какой Вы, батюшка, счастливый, что Вы видите всю душу у человека и ничего не может от Вас скрыться». Батюшка задумчиво сказал: «Не говори так, это нелегко — видеть грехи и всю мерзость в человеке и относиться к нему по любви. Это очень тяжело, это крест, а не счастье иметь этот дар». И правда, все, кто ни обращался к нему, чувствовали от него такую силу любви, что батюшка делался самым близким для него человеком, и душа каждого раскрывалась легко и свободно. При первой встрече казалось, что батюшку уже знаешь давно и что это единственный человек, которому можно все сказать. Эта любовь открывала сердца людей, которые шли к нему за сотни верст, лишь бы только поисповедоваться. Однажды я спросила одного богомольца, почему он пришел из такой дали и так скоро уходит. Он мне просто ответил: «Я слышал, что есть такой священник, которому все можно сказать, и душа открывается, вот и пришел, чтобы только поисповедоваться, а то тяжело было, что всю жизнь не находил такого человека». А ведь ему было под семьдесят лет! И люди уходили от батюшки с радостною душою и с надеждой, что есть спасение и будущая жизнь. А какие приходили… Трудно передать словами ту поразительную перемену, которая происходила с человеком после исповеди или даже после разговора. Неверующий становился верующим, грешник менял резко свою жизнь и служил примером для других, пьющий бросал пить. Тот, кто был задиристый, — становился кротким, и эта перемена была такая резкая, что люди, которые не верили в силу Божию, распускали слух, что у батюшки есть какая-то сила — «некая магия» не то гипноз, что он так меняет людей и к себе притягивает. Люди не хотели видеть в нем силу Божию, которая действовала чрез него и приводила людей ко спасению. Грустно то, что не только необразованные принимали благодать Божию за «магию», но ведь и образованные и даже верующие не хотели разобраться и считали, что батюшка действует гипнозом, а не верой и силой Божией. Какой упадок веры в наше время! И недаром батюшка часто со скорбью говорил, что не хотят люди жить Христом, а живут своим богом — самостью, что вера гаснет и держится еще только в народе и то мало, и что людей ожидает гнев Божий. Спросила однажды батюшку: «Почему Вы, батюшка, так редко исцеляете, ведь Вы все можете выпросить у Бога?» — «Да, ты права, — ответил он, — все можно выпросить у Бога, и я чувствую, что Господь не откажет… Но разве можно теперешних больных исцелять? Для чего им нужно здоровье? Для своих страстей. Их исцелишь, а как они будут жить! Вот и можно только того исцелять, кто, получив здоровье, станет жить Господом, а не служить своим страстям. А исцелять всех, то только принесешь вред их душам, да и сам понесешь ответ перед Богом».
Божия благодать так сильно действовала на людей через батюшку, что даже сектанты не могли устоять и в своем слепом заблуждении считали батюшку то за св. Иоанну Предтечу, то за Бога Отца, и никто не мог их убедить, что это не так. Помню, пришла к нам группа сектантов. Самый главный из них пожелал поговорить с батюшкой. Батюшка его принял у себя в «большой» комнате. Я присутствовала при разговоре. Сектант начал первый говорить. Жалко было слушать этого человека, чувствовалось, что душа его искала истины и заблуждалась, и что так ясно для верующего православного, для него было непонятно, и ум утомлялся, слушая его безумный бред и извращенное толкование Священного Писания. Батюшка сидел молча, опустив голову, изредка поглядывая на говорившего и ни слова ему не возражая. Когда кончил говорить Павел, батюшка сказал тихо с улыбкой: «Хороший ты человек, брат Павел, но во многом ты заблуждаешься». И стал ему объяснять все неправильные поступки в его жизни. Говорил тихо и ласково, не затрагивая его убеждений, а указывал только на то, что он делал неправильно в жизни по отношению к своей семье, на неправильный «подвиг» его жизни, и под конец только сказал, что желает ему познать истину для вечного спасения. Павел сначала слушал батюшку со снисходительной улыбкой, но чем больше батюшка говорил, тем лицо его делалось серьезнее и вдумчивее, потом он быстро вскочил, подошел к батюшке и сказал: «Знаете, кто Вы такой?» Батюшка спокойно сказал: «Знаю». — «Ну, кто же Вы такой?» — спросил Павел. Батюшка улыбнулся и сказал: «Ты хочешь знать, кто я такой, — я первый грешник». Павел сделал знак протеста и воскликнул: «Нет, Вы — Иоанн Предтеча, от меня не скроетесь», — и хотел поклониться в ноги. Батюшка его остановил и с огорчением сказал: «Ну, вот что ты выдумал». Павел ушел, а батюшка пошел в церковь служить вечерню. Когда вошли в церковь, там уже был Павел и его спутники: двое мужчин и несколько женщин. При входе батюшки все поклонились ему земным поклоном. Батюшка строго сказал: «Кланяйтесь Богу, а не человеку». Сектанты, не вставая с колен, ответили: «Ты Бог Саваоф, тебе и кланяемся». Батюшка махнул рукой и, подойдя вглубь церкви к аналою, стал смотреть книгу, как служить. Сектанты тоже подошли и стояли около, смотря на него. Вдруг батюшка быстро обернулся к ним и сказал: «А кто же из вас видел когда-нибудь Бога Отца в очках?» (он был в пенсне). Все опешили от такого вопроса и молчали, только одна молодая женщина бойко ответила: «Не видала раньше, а теперь вижу», — и опять поклонилась. Батюшка с досадой махнул рукой, ушел в алтарь и начал служить. Всю службу сектанты усердно молились, кладя поклоны. На другой день они ушли с твердым убеждением, что в батюшку вселился Сам Бог Отец и Иоанн Предтеча; в их бедных и заблудших умах все укладывалось.
Батюшка входил во все наши земные нужды. Все прибегали к нему в своих хозяйских горестях. Не хватает корму — просим его благословить, и корму хватает, еще и остается на будущий год. Нападет моль и черви на зерно — опять к нему. Батюшка обойдет все оруды5, благословит, и через несколько дней черви пропадают, и мы избавлены от тяжелой работы перечищать зерно, и то эта чистка помогла бы только на короткое время. Заболеет ли цыпленок — курятница и с ним идет к батюшке, что цыпленок не ходит. Батюшка возьмет его в руки, подержит, и цыпленок начинает ходить. Приведу несколько случаев в моем хозяйстве. У нас была корова Краса, очень хорошая на молоко. Я и сестра Лиза (скотница) все хотели оставить на племя от нее телочку, но корова все приводила бычков. Наконец привела долгожданную телочку. Но, увы! Теленок появился на свет калекой: суставы задних ног были согнуты, и телочка ходила не на копытцах, а на согнутых суставах. Она была большая, и мы с Лизой решили ее оставить, думая, что это от слабости сгибаются суставы. Прошла неделя, а ножки не поправлялись. Все мы испробовали: и бинтовали ноги, даже ставили в лубки, ничто не помогало. Наконец Лиза сказала: «Только батюшка может помочь, попросим его благословить телку». Я сказала: «Попроси, и Бог даст по твоей вере». Через несколько дней Лиза рассказала мне следующее: «Я подстерегла, когда батюшка вышел погулять на двор, и попросила зайти в хлев, чтобы благословить теленка. Он сейчас же пошел. Когда вошли в хлев, батюшка благословил теленка, который лежал. Я полезла в загородку и согнала теленка, чтобы показать батюшке его ноги. И вдруг он вскочил, начал прыгать, и я вижу, что ноги уже здоровые и не сгибаются. Я всплеснула руками и вскрикнула: “Ай, батюшка, он скачет, как евангельский калека, от радости, что здоров”, — батюшка только улыбнулся и вышел из хлева». Лиза рассказывала, и слезы радости орошали ее лицо. Телочка выросла и после смерти батюшки была продана.
Другой случай был с лошадью, которую сплечил6 рабочий, ударив дышлом о забор, когда невнимательно поворачивал. Через несколько дней Лысый, — так звали коня — отказался тянуть воз, больное плечо не позволяло ему лечь в хомут. Что делать? Время было летнее, работы много. Повели Лысого к батюшке под крыльцо. Батюшка вышел, похлопал его по больному плечу и сказал: «Ну что же это ты, работай, работай», — и благословил. На другой день Лысый пошел на работу.
Раз, идя с батюшкой в церковь, — а дорога шла мимо огорода, засаженного капустой, — я попросила его: «Благословите, батюшка, капусту, чтобы черви пропали, а то так напали, что трудно с ними бороться». Батюшка молча благословил. На другой день я опять с ним шла мимо огорода, посмотрела на капусту и увидела удивительную вещь. Черви сидели кучками на капусте, но не живые, а некоторые висели, как сухие палочки. И когда я, нагнувшись, их тронула, они отвалились. Так Господь сотворил чудо через Своего праведника.
Другое чудо с капустой случилось в последний год жизни батюшки. Опять черви напали, и так рано, что трудно было думать, что капуста завьется в кочаны. Опять попросила благословить огород. Батюшка посмотрел на капусту, не благословил, но сказал: «Хватит червям, хватит и для вас, и еще останется». Так и было. Не только хватило для нас и червей, но и продавали по высокой цене. Батюшкины слова как всегда исполнились.
1 Вера Степановна Мешковская, медсестра.
2 Кличка коня.
3 Даты указаны по старому стилю.
4 Игумения православного женского монастыря во имя св. равноап. Марии Магдалины в Вильнюсе. Основан в 1864 году.
5 Оруды — зернохранилища (местн.).
6 Сплечил — вывихнул сустав.
Просмотров: 1070