Великая Среда

Категория: Дыхание Церкви

Миро у мене тленное, Миро у Тебе жизни,
Миро бо Тебе имя излиянное на достойныя:
но ослаби ми и остави, вопиет блудница Христу.

Наступают важнейшие события всей человеческой истории. Господь, указав образ второго Своего пришествия в славе, при конце первого пришествия — в образе раба — являет то же разделение: на овец и козлищ, но прикровенно. Кающаяся и изливающая миро чистой любви грешница избирает жребий праведных. Неблагодарный, окончательно ожесточившийся ученик предпочтением денег избирает адское дно. Трипеснец повечерия обоюдоостро проявляет страшный выбор, который по сути предлагается нам здесь и сейчас: или возможная глубина покаяния — или последняя тьма отчаяния. Надо сказать, что преподобный Андрей куда меньшее внимание уделяет Иуде, почти вскользь и с бесстрастной простотой упоминая о нём. Главное же сейчас — священный образ той, о которой сказано будет везде, где бы ни проповедовалось Евангелие Царствия: О блаженных рук! О власов и устен целомудренныя блудницы!... И в конце трипеснца уже чистыми устами женщины возносится наша покаянная песнь к Дарующему очищение: Руце мои сквернаве, устне блудничи во мне, нечисто мое житие, растленны уды: но ослаби ми и остави, вопиет блудница Христу; Ароматы богатею, добродетельми же нищетствую, яже имам, Тебе приношу: даждь Сам, яже имаши, и ослаби ми и остави, вопиет блудница Христу.

На утрени последний раз слышим Се Жених. И точно — время сократилось, место проповеди занимают События, от которых поистине камни возопиют. После краткого Евангельского повествования о блаженном выборе кающейся грешницы и предательском выборе Иуды слушаем чудный трипеснец Великой Среды. Рисуется страшная картина беззаконного сговора первосвященников, фарисеев и книжников. Воспевается дерзновенный поступок исповеданием измывшейся благонравной женщины. И последнее слово — негодования и ужаса — обращено к Иуде. Но остриё обличения направлено и на нас самих: и мы несвободны от того, чем пленён был предатель-ученик: О слепотнаго сребролюбия нечестиве, отонудуже забвение получил еси, яко души никакоже равностоятелен мир, якоже научился еси: отчаянием бо сам себе удавил еси вжегся предателю; пощади души наша, Христе Боже, и спаси нас.

Все более и более ясно зрится неописуемая красота Царства небесной любви, и вместе с женщиной, впадшей во многие грехи, приносим Господу мольбу об очищении: Чертог Твой вижду… просвети… и спаси мя. На стихирах — то же противопоставление: Простре блудница власы Тебе, Владыце, простре Иуда руце беззаконным. И последняя в этом ряду песнь победы Божиего милосердия и человеческого покаяния над поучающимися тщетному — великая стихира инокини Кассианы — должна стать нашей молитвой, нашим смирением до земли, нашей памятью на всю жизнь: Господи, яже во многия грехи впадшая жена… миро Тебе прежде погребения приносит: увы мне глаголющи… грехов моих множества… да мя Твою рабу не презриши, Иже безмерную имеяй милость.

Наутро на часах — последнее чтение Четвероевангелия с торжественным окончанием: Ныне прославился Сын Человеческий, и Бог прославился в Нем (Ин 13:31). Слава крестной Христовой любви раскрывается всё полнее. На 6-м часе — пророчество Иезекииля. Это чтение по сути — диалог Бога Отца с Богом Сыном. Личность пророка исчезает, растворяется, открывается тайна предвечного замысла Божия о пути спасения человечества. Подобное качество, наверное, ещё в большей степени свойственно и паремии паремий — великосубботнему пророчеству Иезекииля “о костях”, — но о нём речь позже.

По смыслу читаемого становится ясно, что обращение Бога “Сыне Человечь” относится ко Христу — Единородному Сыну Отца Безначального. Описывается страшная встреча Спасителя со Своими ненавистниками — “жестоколичными и твердосердечными”. Звучат слова Отцовского укрепления Сына на подвиг, перед тем как и Отец оставит Сына одного: Посреди скорпиев Ты живеши… от лица их не ужасайся… отверзи уста Твоя, и снеждь, яже Аз даю Тебе… свиток книжный… и вписано бяше в нем рыдание, и жалость и горе… и напита Мя свитком сим. И рече… чрево Твое насытится свитка сего… и снедох его, и бысть во устех Моих яко мед сладок. Велика и страшна цена сладкого мёда Царства, и мера её — рыдание, жалость и горе неба и земли. Знаменательны и тропарь пророчества, и прокимен этой великой паремии. Ужасное сегодня — “днесь” наступило… Днесь лукавое собрася сонмище… удавление Иуда обручает, Каиафа же неволею исповедует.

Прокимен же со всей ясностью определяет читаемое как предвечное благословение Отца Сыну: Благословит Тя Господь от Сиона, сотворивый небо и землю. Это же благословение — “на оплевание, биения и уничижения” — обращено и к нам, ученикам и последователям Божественного Страдальца.

На последней Литургии Преждеосвященных Даров читается из книги Исхода о том, как Моисей убил египтянина, издевавшегося над евреем. Вспоминается тропарь из Великого покаянного канона: Яко Моисей великий египтянина, ума, уязвивши… не убила еси, душе… То есть речь идёт о поражении, которое Христос нанесёт диаволу, издевающемуся над людьми Божиими. И далее — чтение из книги Иова. Долготерпеливый страдалец во всех… приключившихся ему, ничимже согреши… пред Богом — “во образ поистинне Христов”.

Великой Средой исполняется покаянный подвиг поста, оставляются поклоны, молитва преподобного Ефрема и многое другое, что сопутствовало нам в Святую Четыредесятницу. Церковь входит в Великие дни присутствия, стояния и “хотя вмале” приобщения тому, что понёс Её Всесвятой Основатель.