Семейный альбом
Многоскорбный XX век в жизни одной семьи
– Когда мне грустно, я беру свой альбом с фотографиями... Хочу тебе показать моих дорогих людей.
Вот это семья моего дедушки. Жили они в Воронежской губернии, в деревне... Все жители верующие, трудолюбивые люди.
(На пожелтевшем черно-белом фото – типичная крестьянская семья начала 1920-х годов. Пиджаки, косоворотки, натруженные узловатые руки, смуглые загорелые лица.)
Бабушка
Моя бабушка Пелагея Акимовна (Шевцова) родилась в 1887-м году в селе Белогорье Павловского уезда Воронежской губернии. Жили в нем в большинстве своем люди зажиточные, было два больших собора и мужской монастырь.
У бабушки было несколько сестер. Все они впоследствии вышли замуж за богатых односельчан. Участь их была печальна. В 1920-е годы, во время коллективизации, всех раскулачили и выслали с котомками далеко на север. Большинство умерло от голода.
Бабушка ходила в местную школу-пятилетку, училась на отлично. Перед началом занятий каждый день читали молитвы и пели гимн «Боже, царя храни», которому через много-много лет бабушка научила и меня. Она рассказывала еще многое из той жизни, благодаря чему я с детских лет сделалась монархисткой. Просто хочется подчеркнуть, с какой любовью простые люди относились к царю.
Ее отец, мой прадед, был грамотным и даже выписывал газету. В доме у него все было по-городскому. Но порядок в доме все равно был патриархальным. Приходил несколько раз учитель из школы и очень уговаривал прадедушку отдать дочь в гимназию, так как очень жаль, что пропадут такие способности. Но прадедушка был непреклонен и твердо сказал, что отдаст дочь замуж. Бабушка горько плакала, поскольку с детства мечтала о монастыре, а замуж ужасно не хотела. Но против воли отца пойти не смогла. Вскоре, в 17 лет, ее выдали замуж за 16-летнего Николая Шендрикова, моего будущего деда. Было это в 1904-м году.
Родились у них семеро детей: Павел, Мария, Пимен, Михаил, Александра (моя мама), Иван (он до сих пор жив, ему 98, участник войны), Виктор.
Прежде чем рассказывать дальше, хочу сделать отступление о чудесах, которые произошли с бабушкой.
Однажды она тяжело заболела воспалением легких и была при смерти. И вот лежит она и видит, что из иконы к ней вылетает большая белая птица и начинает махать над ней крыльями. Ей становится все легче и легче дышать. Вскоре она пошла на поправку. В другой раз она опять тяжело заболела, и настолько, что вокруг ее кровати собрались родные и стали плакать, на кого, мол, Поля оставляет детей. Вдруг бабушка видит, что в комнату входит старичок с палочкой, садится у кровати и начинает ласково с ней разговаривать:
– Ну что, раба Божья, умирать собралась? Тебе не пора еще, а вот сосед твой (тут было сказано, кто именно) помрет сегодня. – Бабушка ему что-то отвечает. Родные уже впадают в панику, мол, все, Поля отходит и уже сама заговаривается, зажигают свечи на отход души. В это время этот незнакомый дедушка поднимает ее с постели и уходит. Тут прибегают соседи и говорят, что только что скончался сосед, о ком говорил тот незнакомый старик.
Вернусь все же к хронологической последовательности.
После женитьбы бабушка и дедушка жили с дедушкиным братом, который к тому времени был еще не женат. Имел он настолько буйный характер, что, выпив, бегал по дому с пистолетом, грозясь всех поубивать. Бабушка, будучи по характеру смиренной, заболела и впала в депрессию. Тогда братья решили разделиться. Мои дедушка и бабушка забрали птицу и скот и построили временный домик. Летом вставали затемно, ехали в поле и работали дотемна. В горячую пору нанимали работников, которых кормили тем, что ели сами. Потом, после революции, «товарищи» им это припомнили. Постепенно построили большой дом. Только Петя, деревенский блаженный, сказал им иносказательно, что не жить им в нем. Так и вышло впоследствии.
Грянула гражданская война, а с ней голод, разруха и тиф. Бабушка рассказывала, как люди, обезумев от голода, становились людоедами. В это страшное время бабушка умудрилась спасти всю семью, чтобы ни один из семи детей не погиб. В самый разгар войны она ездила по ближайшим деревням и меняла свое богатое приданое на продукты. И вот как-то, удачно обменяв свои вещи на мешки с мукой, ей удалось пристроиться на площадке между вагонами, где уже обосновался какой-то мужичок. Когда поезд набрал ход, попутчик столкнул бабушку со своего насеста, но она, вместо того, чтобы покатиться под откос, продолжала бежать за поездом, вцепившись в ту площадку и отбиваясь от мужика, который все время пытался разжать ее руки. В итоге бабушка спаслась и сохранила мешки с продуктами. Что стало с тем попутчиком, уже не помню.
Еще бабушка рассказывала о различии между белыми и красными. Их село то и дело переходило от одних к другим. Красные все крушили и отбирали последние продукты, белые, наоборот, мешками оставляли провизию.
Но вот закончилась гражданская война, миновали продразверстка и сопутствующий ей голод. Только стала налаживаться жизнь, как грянула коллективизация. Дедушка сказал старшим сыновьям, что он не хочет ничего им приказывать, пусть поступают, как знают. И те поначалу вступили в колхоз, но очень скоро из него вышли, сказав, что не хотят работать на чужого дядю, тем более с такими нелепыми порядками, когда на работу выезжают неспешно, с песнями и под гармошку, часам к 11 утра, а то и позже, в то время как они привыкли выезжать затемно. Естественно, что им этого не простили и отобрали новый дом, всю скотину, лес и земли. С временного домика не поленились даже крышу сорвать, и бедный больной дедушка укрывался клеенкой под дождем. Михаила и Пимена отправили в трудовой лагерь, где кормили гнилым бураком. Михаил заработал там язву желудка и скончался от ее прободения 30 лет от роду.
Павел, бедный Павел... Самый старший, женился по большой любви, но недолгим было его счастье...
Вскоре после женитьбы у Павла, как у «кулака», отобрали право голоса, а вместе с этим и все остальные права, в том числе и на работу. Бабушка несколько раз ездила в город, писала письма Калинину, чтобы сыну вернули право голоса. Безрезультатно. На нервной почве Павел заболел воспалением мозга. Бабушка и его молодая жена сидели у его кровати. Вдруг с неба упала звездочка, и бабушка каким-то чутьем поняла, что это пришла смерть за ее сыном. Нагнулась к Павлу, а он уже дух испустил...
Когда хоронили Павла, пришел почтальон: «Акимовна, вернул Калинин право голоса!»
Когда хоронили Павла, пришел почтальон и кричит: «Акимовна, вернул Калинин право голоса!» Гроб с покойником уже опускали в могилу, рвалась туда молодая жена...
Дедушка ужасно боялся большевиков, которые затаскали его по судам. У него было больное сердце. Эти бесконечные вызовы в суд, налеты активистов, которые, отобрав все, что можно было, пропарывали штыками солому, пол, все, что протыкалось и рвалось, забирали последний бурак и гнилую картошку… Дети пухли и плакали от голода. Бабушка рассказывала, что в прошлые времена эти активисты были последними изгоями и бездельниками на селе, и теперь орудовали с двойной энергией. В итоге умер дедушка под Рождество Христово, в возрасте 48 лет. Бабушка осталась с двумя малыми детьми – Иваном и Виктором. Старшие подались работать в город, спасаясь от голода. Не было денег, чтобы похоронить дедушку. Тогда бабушке помог церковный сторож, дав немного денег со словами: «Отдашь, когда сможешь». Потом мама и тетя Мария понемногу высылали тот старый долг.
Иван выжил чудом: дважды горел в танке
Через какое-то время после похорон бабушка с двумя младшими детьми переехала в Тбилиси, куда уже уехали тетя Мария, моя мама, Михаил и Пимен. Пимен был самым лучшим из братьев во всех отношениях. Он устроился на асфальтовый завод, где ему дали крошечную комнатушку, и туда приехали жить все его родные. Здесь его окрутила какая-то женщина с дурной репутацией. Даже заводское начальство сочувствовало ему: «На ком ты женился?! Беги от нее!» Пимен попытался развестись, но жена пригрозила, что повесится прямо в его дворе, и он испугался. Было у них двое детей, но вскоре они умерли. Хоронили его сына Лёнечку 22 июня 1941 года. Сидели на поминках и только о том и говорили, что, видимо, сидят так все вместе в последний раз. Над страной уже громыхала война. Пимен ушел на фронт и пал смертью храбрых в Карпатах в 1944-м. На фронт ушел и младший сын бабушки Иван. Михаила не взяли, так как, работая в трудовом лагере, он нажил себе язву желудка. Иван был очень верующий. Бабушка ему 90-й псалом в гимнастерку зашила. Иван говорил, что выжил чудом: дважды горел в танке, один раз обгорел так сильно, что после госпиталя был отправлен долечиваться домой в Тбилиси. Мама рассказывала, что выходила она утром со двора, а ей навстречу цыганка – и кричит: «Ой, дорогого гостя ждешь!» И в ту же ночь стук в дверь – на пороге солдат, весь в бинтах. Когда узнали, что это Ваня, сколько было слез и радости...
Едва придя в себя, он стал рваться на фронт. И тут бабушка не выдержала, кинулась ему в ноги, с рыданиями стала умолять пожалеть ее. Тем более что ему было от начальства дано направление в офицерскую школу в Манглиси. Дядя Ваня внял ее мольбам и поехал в Манглиси. Пока учился, война закончилась. Сейчас моему дяде Ване 98 лет, живет в Калаче-на-Дону Волгоградской области. Жену похоронил, живет с дочкой. Каждое воскресенье его возят в церковь. Он сохранил память, но плохо слышит. На 9 мая его осыпают почестями, как одного из немногих оставшихся в живых ветеранов войны...
Ушел на фронт и самый младший – Виктор. Самый красивый из всех братьев, всегда был женским любимцем. Он окончил школу в 1941-м, поступил в Тбилисское артиллерийское училище, прошел ускоренный курс и был направлен в самое пекло Сталинграда. Дошел до Берлина. Рассказывал, что когда шли бои около его родного села, очень хотел оказаться там и перестрелять всех активистов, которые причинили столько горя нашей семье. Но в этот момент село заняли немцы, и попасть туда дяде не удалось. После окончания войны Виктор еще два года служил в Германии и квартировал в одной немецкой семье. Его там так полюбили, что даже хотели отдать за него свою дочку Гретхен. Но по тогдашним суровым законам жениться на иностранке было опасно. Он вернулся в Тбилиси и дослужился до полковника, вышел в запас в 1980-х годах…
Бабушка при жизни много болела и не раз готовилась умирать. Как-то ей было очень плохо, да так, что уже не было надежды. Заснула она и увидела около своей кровати двух ангелов, один из которых сказал:
– Пока не готова.
После этого поправилась и еще пожила какое-то время.
Когда умерла моя бабушка, то над ее гробом круглосуточно, сменяя друг друга, монахини читали Псалтирь. А когда отпевали и выносили гроб, то хор нашей Невской церкви пел пасхальные песнопения, так как бабушка умерла 28 апреля, а Пасха в том году была 9 апреля, то есть еще был пасхальный период. Пели так прекрасно, что изо всех окон ближайших домов высунулись соседи и слушали, некоторые до сих пор вспоминают об этом. Да и на панихидах пели певчие, и папины и дяди Виктора сослуживцы, когда пытались включить магнитофон с траурной музыкой, тут же говорили: «Выключите это, дайте нам послушать, как хор поет». А ведь это было в самые застойные времена – 1972 год, а папины и дядины сослуживцы все были партийные, а многие занимали высокие должности: дядя служил в военкомате, а папа работал в штабе округа. Такое внимание и почтение к бабушке со стороны Церкви объяснялось тем, что она вела монашескую жизнь, исполняла все монашеские правила, а монашество не принимала потому, что считала себя недостойной. Церковные люди ее очень любили, каждый год на Рождество она поминала дедушку, и к нам приходили монахини, батюшки, странники, сидели за большим накрытым столом, пели Рождественские песнопения, вели неспешные беседы на духовные темы
Тетя Мария
Ее выдали замуж за зажиточного крестьянина Семена. Казалось, родители все учли. Все – да не все. Он оказался альфонсом. Вскоре у них родилась дочка Анечка. Тут как раз грянула коллективизация. У наших отняли все, что было. Анечку Мария заворачивала в мешковину, настолько было туго с элементарными вещами. Из семейных воспоминаний знаю, что когда Мария переехала в Тбилиси, они уже не жили вместе, а Анечка была калекой, одна ножка короче другой, в полтора годика она умерла, а тетя, чтобы как-то прокормить ребеночка, работала в детском доме, там давали хоть какую-то еду.
Маме бабушка в дорогу испекла лепешки из лебеды
Тетя Мария, устроившись в Тбилиси в семью, с такой жадностью съедала кирпичик черного хлеба, который каждый день выделяли ей хозяева, что мама, когда приехала в Тбилиси, увидев Марию, вначале испугалась, подумав, что она опухла от голода, а та просто поправилась, у нее округлись щеки и побелело, зарумянилось лицо. А маме бабушка в дорогу испекла лепешки из лебеды, чуть присыпанные кукурузной мукой. Мамочке было 16 лет.
Бабушка, провожая их, плакала. Очень уж время неспокойное. Но Петя блаженный успокоил: «Не плачь, Пелагея! Там их счастье».
Мама и тетя Мария устроились прислугами в армянскую и еврейскую семьи. Потом приехал Пимен и устроился на завод. Ему дали комнату. Мама перешла работать на фабрику. Она была очень интересная, и за ней стал ухаживать Георгий Ушаков.
В 1938-м году она вышла за него замуж. Им дали квартиру репрессированных. И хотя она сама прошла через раскулачивание, но спокойно жила в такой квартире. Время было сложное. Особенно никто не задумывался.
Мария стала встречаться с Иваном Мироновичем. Он был хороший и добрый человек, но любил приложиться к бутылке. Семья видела его пристрастие и всячески пыталась оградить Марию от такого человека. Бывало, придет он на свидание, а Мария посылает мою маму.
– Пойди, Шурка, посмотри, стоит ли он?
Мама выбегала на условленный угол, потом шла назад и обманывала сестру.
– Нет его там, сиди дома.
Но Мария все равно вышла замуж за Ивана Мироновича. Жили они относительно спокойно. Мария долго лечилась от бесплодия, очень хотела родить, но не получалось. Она была хорошей портнихой и неплохо зарабатывала.
Потом началась война, и Пимена призвали на фронт. Как-то Иван Миронович увидел его жену в ресторане и написал мужу об этом. Пимен переживал страшно и стал специально под пули лезть. В 1944-м году его убили в Карпатах. Кто знает, лучше бы не знал о том факте. Может, с войны б живым вернулся. Не всякую правду говорить желательно.
Желание Марии иметь ребенка исполнилось вот каким образом. Ее брат Михаил умер в 1946-м. На фронте не был, его не взяли, потому что в трудовых лагерях во время коллективизации он заработал язву желудка, от прободения которой и умер. Его жена пошла на базар торговать трофейными чулками, попала в облаву, и ее арестовали как спекулянтку. Дали срок. Их дочка Людочка осталась совсем одна. И Мария взяла ее к себе. Не отдавать же в детдом.
Мать Людочки вышла из тюрьмы с новым мужем – мегрелом Чантурия. Она попыталась вернуть дочь, но та не захотела – слишком была привязана к Марии. И разрывалась между приемной и родной матерью всю жизнь.
Это был 1993 год, людей хоронили в целлофане
Мария досмотрела своего мужа Ивана Мироновича, много мучилась с его пьянством, но на все предложения о разводе отвечала отказом. Очень его любила.
Умер Иван Миронович на Крещение.
После смерти бабушки Мария приняла монашество с именем Мариам, а потом в схиме ей снова дали имя Мария... Она жила до глубокой старости в своем доме у Худадовского леса. У нее было две духовные дочери, которые потом доживали свой век в Ольгинском монастыре.
В 1992-м году пришлось ее дом продать криминальному соседу за бесценок. Очень уж он беспокоил старушку, а заступиться было некому. Деньги съел дефолт. Умерла она через полтора года в моем доме. Причащать ее умирающую пришел о. Игорь. Помню, как батюшка, которого многие осуждали за пьянство, отказался от предложенных денег:
– Я за Кровь Христову денег не беру.
Мария и моя мама были певчими в церкви Александра Невского, по благословению митрополита Зиновия.
Тетю Марию, так как она была схимонахиня, даже переодевали монахини и сразу увезли в церковь. На отпевании о. Михаил произнес трогательную речь, в которой очень тепло отзывался о тете. Это был 1993 год, людей хоронили в целлофане, но нам помог папин сослуживец, полковник Борис Михайлович Щербаев – он и гроб обеспечил, и автобус. А поминали борщом и компотом в приходской церкви, а дома пожарили картошку и сделали салат из огурцов и помидоров, да еще сыр был. По тем временам проводили в последний путь очень достойно.
Мои мама и папа
Мама вышла замуж за Георгия Ушакова без любви. Но он так себя с ней вел, что заставил себя полюбить.
В 1941-м его, кадрового военного, призвали на фронт. В 1942-м пришла похоронка. На нервной почве у мамы отнялась рука. Следом пришло извещение, что он пропал без вести, т.е., возможно, попал в плен. В извещении было написано буквально так: был ранен и взят в плен. Во всяком случае, мертвым его никто не видел. После этого мама стала возвращаться к жизни.
Вот папа и мама мои – Георгий и Александра. (На черно-белом фото – улыбающийся мужчина в парадном офицерском мундире, с ним под руку женщина в темном нарядном платье с брошкой, с завивкой. Рядом с родителями мальчик в курточке на молнии. Из-под воротника виден пионерский галстук. Сбоку маленькая девочка. Типичное фото 1950-х годов.)
Мой папа Георгий Чикин родом из Сибири. Закончил всего три класса, но перечитал массу книг. Тоже был из зажиточной семьи, но их не раскулачили. Работал в колхозе ветеринаром. В 1939-м призвали в армию. Когда началась война, его три раза везли на фронт, но неожиданно приходил приказ о новом назначении, и их часть направляли в другое место. Так папа попал в Иран. Тогда там стояли советские войска, а также американские и английские войска, чтобы не допустить вторжения гитлеровцев на территорию Грузии и Азербайджана. Именно в Иране он познакомился с Иваном Мироновичем. После войны его сразу перевели в Тбилиси, в военно-ветеринарный лазарет, а в 1946-м он познакомился с моей мамой через Ивана Мироновича. Через неделю сыграли свадьбу. В 1947-м родился мой брат.
Папа был партийный и всячески воевал с мамой, чтоб она бросила свое «мракобесие», но переубедить ее так и не смог.
– Это смысл моей жизни, – говорила мне она. – Учти, ты заказная дочь.
– Как?
– Как-то папа пришел выпивший. В тот день он выиграл большую сумму по облигации, которыми частично выдавали зарплату, купил цветы и ликер «Роза» и заплакал: «Шура, роди мне девочку!» Я говорю: «Рожу, если мы повенчаемся!»
– Я ж партийный. Мне нельзя.
– А мы тайком. Я все устрою.
И договорилась с батюшкой. Их обвенчали в церкви св. Давида на Мтацминда, подальше от центра, где папу не смогли бы засечь знакомые.
Потом я родилась.
Папа, хоть никогда в церковь не ходил, но как-то постепенно смягчился. Даже иногда сам маме напоминал:
– Шура, сегодня праздник большой. Смотри не пропусти.
Потом с папой беда случилась. Он серьезно заболел. Мама заставила его дать обет: если выживет, то обязательно исповедуется и причастится.
Так потом и вышло. После этого папа еще несколько лет пожил.
В 1957-м папу, как кадрового военного, перевели в Батуми. В 1960-м Хрущев начал сокращать армию, и папа вернулся в Тбилиси. Папа с мамой жили очень хорошо. Только папа ревновал маму к первому мужу и порвал все его фотографии. Уйдя из армии, папа устроился бухгалтером и постепенно занял место главбуха автомобильной службы ЗакВО. Он одинаково хорошо умел разговаривать и с дворником и с генералом. Потом, после инфаркта, когда уже не мог исполнять сложные обязанности, работал сторожем в военном музее.
Звоню в скорую, а там говорят: «Мы не приедем, в городе взрывы»
25 декабря 1991 года было соглашение в Беловежской пуще. Помню, папа пришел с работы сам не свой. К нему ворвались какие-то парни, связали и стали бить. Требовали золото и оружие. Обыскали весь музей, естественно, ничего не нашли. Потом его пожалели и отпустили. 30 декабря ему стало плохо с сердцем. Звоню в скорую, а там говорят:
– Мы не приедем, в городе взрывы.
Еле-еле нашли врача. Откачали. Потом случился повторный инфаркт.
В 1995-м, 31 августа, папа умер, незадолго до смерти его дома исповедовал и причастил о. Вячеслав. Папа еще говорил: «Какой интеллигентный батюшка!»
Мама моя строго постилась до 90 лет. Потом, когда я заметила, что от поста у нее повышается давление, пошла в церковь и сказала священнику об этом. Он велел давать скоромное:
– Какой пост в таком возрасте?
Умерла моя мамочка в возрасте 95 лет.
***
И бабушка, и мама, и тетя моя схимонахиня Мария сподобились христианской кончины. Все они причащались перед смертью и отходили в здравом уме и твердой памяти, крестились до последнего вздоха. Молюсь, чтобы и мне умереть так же.
Потому часто и рассматриваю я эти фотографии. Иногда не могу найти ответ на какой-то вопрос или чем-то очень взбудоражена. Сажусь рассматривать альбом. Перед глазами проходит жизнь каждого – тяжелая, трудная. И по сравнению с их скорбями мой крест кажется намного легче.
Татьяна Чикина
Записала Мария Сараджишвили
24 апреля 2018 г.
pravoslavie.ru