Рождество в Антарктиде

Категория: Актуальное

Священник в Антарктике, во-первых, полярник. Служба – после работы. О своей двойной жизни рассказал диакон храма самой южной точки православной миссии о. Максим Герб

Настоятель самого южного православного храма — во Имя Троицы Живоночальной на острове Ватерлоо (Южные Шетландские о-ва) иеромонах Вениамин (Мальцев) работает столяром, диакон Максим Герб – водителем снегохода, а во времена навигации – лодки. В начала 2018 года храму исполняется 14 лет.

Диакон Максим Герб в переписке с Москвой рассказал о жизни на острове.

Отцы-полярники

— Священники едут в Антарктику как полярники, и работают наравне со всеми. Во время общих неотложных работ на станции богослужения переносятся, — если нужно, скажем, вытащить завязший в полынье бульдозер, литургия служится на рассвете, и к назначенному времени духовенство, переодевшись в рабочие «комбезы», выходит на работу вместе со всеми.

Наш настоятель, о. Вениамин, работает в столярной мастерской, лавки делает, полочки, а по вечерам, после работы, конструирует модели самолетов (вспоминает юношеский кружок авиамоделизма).

Я вожу всех по станции и по острову, зимой единственное средство передвижения — снегоход, летом машины и лодка. А по вечерам перевожу проповеди на испанский язык.

Община российской научной станции «Беллинсгаузен» — самая южная православная община в мире.

Состав членов экспедиции в конце сезона меняется. Обычно наша командировка длится 15-18 месяцев. Меняется и духовенство, с новой сменой из России прибывают новые батюшки, а отзимовавшие загружаются на борт ледокола и отправляется на Родину — отогреваться.

А всего полярников на станции полтора десятка человек зимой и чуть больше в сезон, который начинается в конце ноября и продолжается до апреля.

Храм-корабль

Наш храм — необычный, начиная с архитектуры, — через все его пространство проходят восемь стальных цепей, уходящих в скалу, в фундамент, — они удерживают нашу деревянную церковь при сильнейших ветрах, которые гуляют здесь свободно.

Хорошо молиться в такую пургу, — из окон ничего не видно — белая пелена, и храм, как старый галеон, раскачивается, скрипя обшивкой, ветер свистит в рангоуте, гудят от напряжения уставшие цепи, и корабль, намертво прикованный к скале, несется сквозь бури житейские, рассекая их суету крестом-форштевнем и оставляя за кормой все ненужное и неуместное перед лицом Бога.

А сила ветра нередко достигает ураганной — 43 м/с, совсем непросто в такую погоду пройти 40 метров от домика, в котором живем, до храма.

Особенно в рясе, которая обладает неплохой парусностью, и если ветер попутный — тебя донесет быстро, как со спинакером (парус такой), главное — не промахнуться мимо двери. А если задувает левентик (встречный ветер), надо брать лыжные палки, подбирать рясу и идти 40 метров долго и упорно.

Зимние метели начинаются в Антарктике в апреле-мае, в ноябре зима идет на убыль, становится больше теплых дней с температурой около нуля, прилетают поморники, серые такие чайки, проводившие зиму где-то в Патагонии, причем все поголовно окольцованные орнитологами. Появляются пингвины.

Служба наша ничем не отличается от службы в России, разве что хора и пономарей у нас нет, — и поем сами, на два голоса с о. Вениамином. Впрочем, этим российских сельских батюшек, например, не удивишь, — они между ектениями умудряются еще сбегать в храмовую печь дров подкинуть.

У нас такой проблемы нет, все отапливается электричеством, которое вырабатывается ДЭС — дизельной электростанцией. Просфоры печем сразу на 2-3 месяца вперед, и по мере надобности достаем их из морозилки.

А вино для литургии у нас из Южно-Африканской Республики, мы добирались в Антарктику через Кейптаун, где на год вперед и запаслись местным вином, вобравшим в себя тепло африканского солнца.

Рождество приходит к нам в середине лета, хоть и полярного и совсем не теплого, — снег не везде успевает растаять к празднику. Но рождественская радость, поверьте, здесь ни чуть не меньше, чем на большой земле.

Только с елкой у нас проблемы, ведь кроме мха, в Антарктике ничего не растет.

Появилась идея, показавшаяся нам креативной — сделать ель из мха, растущего на острове, но биологи не одобрили, — ведь в Антарктике не только нельзя срывать растения, нельзя даже ходить по ним.

На Рождество у нас обычно собирается вся станция, приходят чилийские и уругвайские полярники. Специально для них мы дублируем фрагменты богослужения на испанском. Чилийцы и другие латиноамериканцы — католики, но приходят и в наш храм помолиться, не участвуя в таинствах. Мы радуемся им, как добрым соседям.

Офицеры на соседней чилийской полярной станции «Фрей» живут вместе со своими семьями, с женами и детьми. Поэтому в середине зимовки мы ставили для маленьких чилийских полярников кукольный спектакль по русской сказке «Репка» — всем очень понравилось.

Мы бережем друг друга

Вы спрашиваете: «какие добрые дела вы совершали в рождественский пост и вообще в свободное от работы время, может быть, пингвинов кормили?»

Оговорюсь сразу, кормить в Антарктике никого нельзя, это запрещено международной Антарктической конвенцией, вся Антарктика — огромный заповедник, покой и сохранность которого нельзя нарушать.

В Антарктике нельзя держать домашних животных, нельзя завозить даже растения и их семена, чтобы сохранить природу в первозданной чистоте.

Но пингвины на нас не обижаются, бродят, переваливаясь, прямо по станции, как старые соседи, и еду себе прекрасно находят сами.

А «добрые дела» здесь – сам образ жизни, нельзя выжить на далекой полярной станции, не помогая друг другу даже без всякой просьбы, — увидел, что нужна твоя помощь, — подошел, помог.

Мы бережем друг друга: верующие, неверующие, сочувствующие, каких здесь большинство. Это мужской закон.

Полярник ведь – стайер, у нас забег на длинную дистанцию. Он должен не бояться опасностей и быть профессионалом в своем деле.

По части «добрых дел» я тут вспоминал Москву: ежегодные поздравления больных со старым надежным другом, с которым когда-то вместе пришли в храм, о. Алексеем Спасским в его Морозовской детской больнице, и в СКЛИФе — с о. Василием Секачевым, покойным, Царство ему Небесное.

Хорошо, если рождественский (или пасхальный) маршрут проходил по спокойной кардиологии, но иной раз выпадало доверенной мне группе сестер (и братьев ) милосердия поздравлять ожоговый корпус, где желто-черные полусгоревшие люди, утыканные трубками, лежат на грани жизни и смерти, — это встряхивает, открывает параллельный мир, переход в который может совершиться из безоблачного и самодостаточного бытия в одно мгновение.

Помню этаж, на котором были только одни суицидальные, неудавшиеся самоубийцы, там прямо ощущалась боль людей, не захотевших или не сумевших встретить Бога и заглянувших за грань жизни, но по какому-то высшему плану возвращенных обратно в наш мир. Я тогда понял, как далеко мне до этих врачей и медсестер.

Зимой у нас мужской коллектив

Вы интересуетесь, есть ли женщины на станции? Нет, на российских станциях зимой мужской коллектив, только в декабре, с началом рабочего сезона, к нам прилетают немцы-орнитологи, ежегодно ведущие исследования на о. Ватерлоо, однажды их руководителем была женщина — фрау Браун.

Немцы жили у нас на станции, помогали, наравне со всеми дежурили на камбузе, и на флагштоке развевались тогда два флага — России и Германии.

На уругвайской и аргентинской станциях состав смешанный. У чилийцев только офицеры могут жить с семьями в отдельных домиках, у китайцев так же, как и у нас, — одни мужчины, а на корейской станции вообще ситуация уникальная — мужской командой руководит единственная женщина, начальник станции.

Никаких специальных психологических тренингов «по совместимости», о которых вы спрашиваете, нет. Но перед экспедицией все проходят, как минимум, две медкомиссии. На станции есть врач, причем высшего класса — он должен уметь все, ведь у него нет помощников, ассистентов, анестезиологов, медсестер. В течение зимовки серьезных болезней у нас не было, а инфекций вообще не припомню — на острове нет бактерий.

А летом, в декабре, начинают приезжать туристы, и приносят с собой всякие микробы в наш стерильный полярный мир.

Однажды заболел серьезно наш товарищ, пришлось экстренно вызвать борт из Чили и эвакуировать его в Пунта-Аренас, там его прооперировали. Но если бы погода не позволила это сделать, операцию пришлось бы проводить здесь, на станции.

Аврал по пельменям

Продукты нам доставляют раз в год на экспедиционном судне — крупы, овощи, консервы, замороженные мясо и рыба, в общем все, что долго хранится. Если что-то из овощей начинает портиться, собирается вся станция и всеобщими усилиями продукт перебирается, перерабатывается и отправляется в заморозку.

Или объявляется аврал по пельменям — все собираются на камбузе, облачаются в белые фартуки, начинается лепка пельменей, мы вывели их новый сорт – «домашние антарктические».

С началом сезона начинают поступать из Чили свежие фрукты, с декабря каждому полярнику почти каждый день выдают по яблоку или апельсину. Рыбу мы ловим, но не часто и только с лодки, в период навигации. Поймать ее можно много, за час можно наловить этой нотатении (название рыбы) с пол бочки.

Евангельские образы в творчестве В.И.Ленина

В начале зимовки я долго думал, как же мне заинтересовать этих суровых, многое повидавших мужиков.

В результате повесил на камбузе объявление о том, что завтра в кают-компании будет проведена беседа на тему «Евангельские образы в творчестве В. И. Ленина». Пришла вся станция.

У Ленина, действительно, можно найти образы из Евангелия, упоминание библейских сюжетов, он был все-таки человеком своего времени, — эти образы были органичны в дореволюционной культуре. И через эту затравку люди начали раскрываться, задавать какие-то вопросы.

Я тогда, помню, получил определенное удовольствие, отталкиваясь в своей проповеди от книг человека, который так ненавидел Церковь. Но чаще всего «споры о Боге» происходят не по плану, а где-то за работой, за чисткой снега, и порой бывают весьма жаркими.

Диакон Максим (Герб): «По мирской специальности я – пчеловод, закончил Тимирязевскую Академию. В храм пришел подростком в 90-е. Потом была армия. Отслужив первый год, во время отпуска поступил ПСТГУ. После военной службы ездил в миссионерские поездки с приходом храма Св. Царевича Димитрия, у нас был новенький ПАЗик, который забивался под завязку рюкзаками, мы везли с собой храм-палатку с престолом.

После диаконской хиротонии 10 лет я прослужил в Москве, был ответственным за социальное служение храма Рождества Богородицы во Владыкине, какое-то время даже преподавал Духовные основы милосердия в одном из медицинских училищ. Во время отпусков летал на Алтай, в скит Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, в котором мы организовали пасеку, нужно было заниматься этими пчелами, вот тут и пригодилась моя довольно редкая, но очень мирная профессия — пчеловод.

После образования Горноалтайской епархии епископ Каллистрат, бывший скитоначальник, пригласил меня к себе. Началась служба в горах Алтая. Еп. Каллистрат был первым священником в Антарктике, это он 14 лет назад привез сюда храм, срубленный на том же Алтае, и достаточно давно предлагал мне отправиться в полярную командировку. И вот все получилось.

Твой папа – полярный летчик

Спрашивают иногда: как же ваши дети, ведь они растут в России, подолгу не видя отцов? Верно, но это тот случай, когда мама может честно сказать ребенку: малыш, твой папа – полярник, моряк, полярный летчик. Порой, такой пример отца воспитывает лучше, чем ежедневное общение у телевизора.

Вообще этот антарктический остров, на 95% покрытый ледником, — маленькая модель мира. Здесь с десяток научных станций разных стран, здесь собрались люди разных культур и национальностей, и мы живем в мире. Вот, оказывается, в суровых полярных условиях это возможно. Ни культурные, ни национальные, ни религиозные различия нас не разделяют.

Фото: диакон Максим (Герб)

Источник: miloserdie.ru