Архипелаг ГУЛАГ одного упорного художника

Сколько ни езди по городу Боровску Калужской области, будешь снова и снова проезжать мимо торгового центра «Коробейник», мимо общежития семейного типа, торжественного Благовещенского собора и пустой детской площадки около трассы… Боровск был бы обычным провинциальным городком, если бы не картины на стенах домов, которые уже многие годы пишет Владимир Овчинников, боровский художник, сопровождая их стихами своей жены, Эльвиры Частиковой.

Пишет он их просто так, бесплатно. Взялся за кисть в последние два десятилетия после выхода на пенсию. Сейчас ему 79, он часто создает свои огромные работы под открытым небом в одиночку. Делает эскиз, делит его на части, расчерчивает стену и воспроизводит на ней фрагменты.

Благодаря Владимиру Александровичу старинный город, мало изменившийся за последние столетия, в буквальном смысле заиграл новыми красками, приобрел новые точки притяжения: если раньше сюда ехали посмотреть древний Свято-Пафнутьев Боровский монастырь, то теперь едут специально «на картинки» Владимира Овчинникова. В город поехали телевизионщики. Стены из досок объявлений и инструмента самовыражения подростков превратились в произведения искусства.

Живет Владимир Александрович в большом старом доме с участком. На участке огороды, постройки, огромные зацементированные отпечатки листьев – тоже творчество Овчинникова. Окно в гостиной Владимира Александровича – во всю стену, эдакий гигантский телевизор на улицу. У такого «телевизора» (на раме, как это часто бывает в деревенских домах, боковое зеркало, чтобы можно было, не высовываясь, увидеть, что происходит с другой стороны) можно сидеть часами и смотреть, как вниз, к реке спускаются домики и огороды, как идут люди по пешеходному мосту, как на противоположном берегу поднимаются храмы и центр Боровска. У окна буйство комнатной зелени, а по стенам висят работы художника, где часто повторяется одно и то же красивое женское лицо в обрамлении золотых волос.

Это жена Овчинникова, Эльвира Частикова, поэтесса, она живет в Обнинске и заведует читальным залом в библиотеке.

Дело всей жизни – сохранение памяти

Первый вопрос у Овчинникова к приехавшим журналистам – о чем хотят писать: о его «картинках» на городских стенах, которые он небрежно называет хобби, или о том, что для него дело всей его жизни: о сохранении памяти. Я, конечно, хочу и о том, и о другом, потому что это и есть Владимир Александрович Овчинников.

Дело всей жизни – это сохранение памяти о репрессированных боровчанах. Уже не первое десятилетие он на всех фронтах сражается за это с местной властью: добивается реабилитации всех жертв репрессий (на сегодняшний день пересмотрены дела только 30% репрессированных).

– Я хочу, – говорит Владимир Александрович и строго смотрит на меня, – чтобы результаты реабилитации опубликовали в газетах, как это предусмотрено законом. Закон обязывает прокуратуру подавать в местную печать сведения о репрессированных, где указывается, в чем человек обвинялся, его биографические данные. Они этого делать не хотят. Я хочу, чтобы был поставлен памятник жертвам политических репрессий. Занимаюсь этим 12 лет. Местная власть– ни в какую. Я два раза судился, доходил до Верховного суда… Не дают устроить выставку в память о репрессированных, не дают помещение, чтобы собрать общественность, отказывают в праве провести встречу на открытом воздухе. В результате мы собирались на моем участке, тридцать человек, из Москвы приезжали… Ничего не дают.

Из архива Овчинникова проект памятника жертвам репрессий скульптора Сергея Лопухова и художника Владимира Овчинникова

Правда, кое-какие подвижки в борьбе Владимира Александровича есть – на десятом году власть наконец согласилась поставить памятник, но – на кладбище и без фамилий. Это его не устраивает. У него уже готов проект памятника (пять обрубленных колонн, на которых сидят птицы) и определено место, куда его следует поставить: воинский мемориал в центре города с фамилиями боровчан, не вернувшихся с войны. Когда памятник «подвис», Овчинников пошел и на обратной стороне воинского мемориала нарисовал памятник. По этому поводу был большой скандал, часть изображения замазали, часть смыло дождями.

План по расстрелу перевыполнили

У Овчинникова в роду есть репрессированные. Отец провел 10 лет на Колыме, дед был расстрелян по декрету Сведлова о расказачивании, расстреляли также и брата отца. Отец из Уральска, уехал оттуда в 1928 году, скрывая статус лишенца. В 1933 году было большое уголовное дело 25 уральцев, поселившихся в подмосковном тогда Кунцеве, и среди арестованных по этому делу был дядя Владимира Александровича, брат его отца, который был женат на будущей матери художника.

После ареста дяде припомнили не только статус лишенца, но и то, что он воевал на стороне белых в армии Толстого, и расстреляли. Его младший брат взял в жены его вдову, и у них родился сын Владимир. Отец, вернувшись с Колымы, купил полдома в Боровске, потому что не мог после возвращения из лагерей жить ближе к Москве. В 1957 его реабилитировали, но поскольку уже был дом, он никуда не поехал.

Так семья Овчинникова оказалась в Боровске. Две трети боровских репрессированных – крестьяне, которых в начале тридцатых раскулачили, сослали, после чего они вернулись, по мнению власти не исправились, неосторожно высказались где-то на колхозном собрании, и в 1937 после приказа Ежова были расстреляны по плану. В Боровском районе расстрелу в соответствии с нормативами подлежали 17 человек, но план перевыполнили – расстреляли 108. Овчинникова многие в городе поддерживают в его борьбе, но ходить в администрацию и стучать кулаком, судиться, писать в Москву никто не хочет. Поэтому он бьется один.

Владимир Александрович пытался поддержать также акцию «Последний адрес», когда на домах с согласия жильцов устанавливаются памятные таблички о репрессированных, проживавших по этому адресу, но ничего не получилось. Самые солидные дома в Боровске до революции принадлежали некоему Галактееву и его двоюродному брату. Хозяина переселили к родственникам, затем арестовали и расстреляли, дом снесли, потом построили на этом месте новый, где поселилась одинокая пожилая женщина. Овчинников пришел к ней, чтобы получить согласие на установку таблички, а она сказала: нет, не надо – я не хочу портить дом.

– Без памяти человек вообще не человек, а животное, – говорит Овчинников. – Это единственное свойство, присущее человеку и отличающее его от животного – память.

Картина “Архипелаг ГУЛАГ” продержалась несколько часов

Впрочем, местная власть не всегда противодействовала Овчинникову: он вспоминает главу местной администрации, который его поддерживал: сначала, в 2002 году разрешил «порисовать на домах», а в 2005 согласился на установку памятника. Однако глава погиб, и ситуация изменилась.

Еще несколько попыток увековечить память репрессированных Овчинников предпринял самостоятельно. Рядом со своим домом нарисовал на заборе 18 портретов репрессированных в 1937-38 годах. Забор выходит на аллейку, которая идет от пешеходного моста к больнице, и в дни приема в поликлинике по ней идут толпы людей. Портреты закрасили. Другую серию портретов, посвященных расстрелянным в 1918 году, закрасила владелица забора, сказав, что ей кажется, что это колумбарий.

Фото из архива Овчинникова. Архипелаг ГУЛАГ

В августе 2016 Владимир Александрович написал в центре двадцать портретов репрессированных и большое изображение Солженицына (который был однажды в Боровске с визитом), но картина под названием «Архипелаг ГУЛАГ», которую художник создавал шесть суток, продержалась несколько часов: в шесть вечера Владимир Александрович положил последний мазок, а уже около полуночи появились молодые люди с баллончиками и закрасили лица и фамилии. Полиция работала двое суток и ответила (несмотря на наличие четырех видеокамер): «Личности злоумышленников не установлены, скорее всего, это малолетние хулиганы».

Фото из архива художника. "Архипелаг ГУЛАГ" после нападения вандалов

Для работ Овчинников выбрал те 60 человек, чьи фотографии были в уголовных делах – в остальных фото просто не было. С них он и рисовал. Калужская ФСБ легко идет на контакт с Овчинниковым и дает ему на диске архив дел репрессированных с фотографиями.

Однажды к художнику подошла женщина, работавшая в местной поликлинике, и сказала, что среди нарисованных Овчинниковым на стене – ее дед. Она не застала его в живых, и в семье не было его фотографий, и впервые в жизни она увидела его на заборе по дороге на работу…

Правда, чем больше лица репрессированных закрашивают, тем больше это разлетается по интернету. Получается акция в духе современного искусства: сначала художник у всех на глазах рисует, потом вандалы закрашивают, а затем зритель наблюдает всю эту историю в интернете.

Фото из архива художника. "Архипелаг ГУЛАГ" сегодня

История и современность в картинах

Мы с Владимиром Александровичем одеваемся потеплее и идем на экскурсию по городу.

Всего на стенах Боровска – 100 картин Овчинникова, и еще 15 закрашены. Основная тема – история Боровска, яркие личности, традиции и занятия боровчан, эпизоды ратных подвигов.

Начинал он с пейзажей, но потом подумал: зачем они – ведь люди могут их увидеть и сами, куда более интересная задача – рассказать о том, что было, чтобы они знали свою историю. И пошло.

Экскурсия начинается прямо у дома художника – с того самого забора, где были восемнадцать портретов репрессированных. Они замазаны, кое-где баллончиком написаны бранные слова.

Следующая работа – здесь же, в липовой аллее: шесть портретов имеющих отношение к городу знаменитых людей, и седьмое место – свободное для будущего героя. Далее – картинки из жизни Боровска, прошлой и настоящей: лошадь тащит сани по заснеженному полю, вдалеке виднеется храм. Заснеженная терраса и стихи Пастернака:

Снег идет густой-густой.
В ногу с ним, стопами теми
В том же темпе, с ленью той
Или с той же быстротой
Может быть, проходит время?

Здесь же – цветаевское четверостишие на фоне зимнего вечернего пейзажа:

Вот опять окно,
Где опять не спят.
Может, пьют вино,
Может, так сидят…

Зима на заборе сменяется ярким летом: букет «золотых шаров» на той же террасе, распахнутое майское окно, стрекоза вьется над книгой, и четверостишие Эльвиры Частиковой:

В пятый раз прохожу мимо дома и белого сада,
Где свое «жу-жу-жу» исполняют носители яда.
Из цветка, из окна, из расщелин курчавого неба
Нами правит весна, чем-то кровь заряжая целебно.

На заборе разворачивается целая жизнь, одна картинка сменяется другой, пейзаж – натюрмортом. Обыкновенная, каждому понятная жизнь, мимолетные ежедневные и с большой любовью нарисованные сюжеты.

Мы спускаемся к пешеходному мосту. Преимущество небольшого городка – где бы ты ни жил, до центра пять-десять минут неспешным шагом. По дороге Владимир Александрович рассказывает о типичных проблемах российской провинции: производство почти встало, работает только ткацкая фабрика, на многих работах, как и везде, как он деликатно формулирует, «Средняя Азия».

Холодная серая река медленно движется под мостом, редкие прохожие здороваются с Владимиром Александровичем. Вообще, предвесенний, пока еще безлиственный пейзаж Боровска будто написан в тонах черно-белых работ Овчинникова…

На той стороне нас встречает «Морячка» – девушка в матросской форме, стоящая в проеме второго этажа, еще одна работа художника. Красивая и яркая, она, задумчиво облокотившись об косяк, смотрит на реку.

Дальше, на воротах гаража – портрет работы Овчинникова немолодого мужчины, полуголого в тренировочных штанах, с маленькой девочкой на руках. Это хозяин гаража Петр Васильевич, а на коленях он держит свою внучку. Девочка уже скоро заканчивает школу, самого хозяина несколько лет как нет в живых, но на воротах он все еще живой и веселый.

По дороге в центр мы встречаем кого-то из местных депутатов, и Овчинников затевает с ним долгий разговор о своих делах, связанных с памятником. Они разговаривают рядом со старым особняком – деревянный второй этаж на каменном фундаменте, где в окне сидит нарисованная Владимиром Александровичем кошка на фоне будто бы отражающейся в окне колокольни.

Далее на нашем маршруте – музей истории Боровска. Здесь большая, очень солнечная, несмотря на то, что черно-белая, работа «Канатоходец Юрий Васильевич». На вопрос «почему именно Юрий Васильевич» автор отвечает одинаково: потому что большинство Юриев, как правило, Васильевичи. Под канатоходцем, в котором читается знакомая фигура Леонида Енгибарова с зонтиком, веселая девушка, идущая под зонтом на фоне Боровских пейзажей.

Рядом с этим панно – цветной и поэтому выделяющийся карикатурный гаишник, который предупреждает о запрете стоянки в этом месте и о возможном штрафе в 500 рублей (его плохо видно из-за плотно запаркованных перед ним машин).

На углу одного из домов – Циолковский и его письмо, где он рассказывает о «громадном болиде», полетевшим над Боровском, «где я проработал учителем 12 лет». Его сосед – математик Чебышев на фоне грифельной доски и с циркулем в руках. Картину сопровождает четверостишие:

Кто сей Чебышев, живший в прежние лета?
Учись хорошо, изучай все предметы!
Ты станешь гордиться своим земляком,
Когда с математикой будешь знаком.

Назидательная работа не понравилась местным недорослям, и в одну из ночей Чебышева изуродовали краской из баллончиков, приписав ответ: «Не хочу учиться, хочу жениться!». В результате большую часть картины пришлось уничтожить.

Превосходны картины Овчинникова в нарисованных или закрытых фанерой окнах. На проезжающих по Коммунистической улице – одной из главных городских трасс – печально смотрит и красавица в кокошнике, и девочка с букетом в вазе (внучка Эльвиры Частиковой Полина). Герои Овчинникова сидят у окон, пускают пузыри, читают TheTimes и просто радуют своим присутствием.

«Глобус Боровска» – одна из главных работ художника, которую надо стоять и долго изучать. Длинная легенда к глобусу сочинена им в соавторстве с женой, в ней есть все, чем богат город, в том числе как безобидные «Протва, в которую можно бросить бутылку с запиской», «отсюда живописный вид», «гостиница, где останавливался Козьма Прутков», организации, где «связывают с внешним миром», «охраняют», «судят по законам», так и социально заостренные «сквер, ожидающий благоустройства», «непостроенные железная дорога, перрон, общественныйWС», «неустановленные урны для мусора», «обязательный монумент» (легко узнаваемый силуэт памятника Ленину), «миражи уничтоженных храмов», «апогей украшения города «Джинс». Некоторые миражи Владимир Александрович творит сам – со стен улыбаются лица со старинных фотографий, манят черно-белые пейзажи, давно частично или полностью канувшие в небытие.

Основательно замерзнув, мы возвращаемся домой к Владимиру Александровичу, к коту Ваське, к прекрасному виду из окна, к многочисленным работам художника, ярким и светлым.

На улице вечереет. Наступает час, когда закрываются все музеи, но картинная галерея Боровска открыта круглосуточно. Поздние прохожие идут мимо веселых и задумчивых героев Овчинникова, еще живых и уже закрашенных, и даже сквозь слои малярной краски на них глядят их неспящие немигающие глаза.

Текст и фото: Ксения Кнорре Дмитриева

pravmir.ru