Жизнеописание протоиерея Понтия Рупышева. Часть 1.

Категория: В. Н. Корецкая. Жизнеописание протоиерея Понтия Рупышева

В небольшом уездном городке Ошмяны¹ Виленской губернии в 1877 году, 5 августа [даты в тексте «Жизнеописания» приводятся по старому стилю. — Ред.], в семье надворного советника Петра Виссарионовича Рупышева² и жены его Александры Даниловны родился третий сын.

Ребенок родился семимесячным и был так слаб, что врач сказал, что ему жизни только несколько часов. Местный протоиерей о. Даниил Петровский, отец Александры Даниловны Рупышевой, поспешил крестить своего внука и нарек ему имя Понтий, которое выпадало в этот день по святцам. Родителям имя было безразлично, так как думали, что ребенок не выживет. При крещении маленький Поня издал первый после своего рождения звук, и это был крик к жизни, а не к смерти. И на удивление всем ребенок не умер, а остался жить. Так начался земной путь будущего избранника Божия.

Детство маленького Понтия было печально, рос он ребенком хилым и болезненным. Когда ему было шесть лет, умерла мать и воспитание Понтия и его двух братьев и новорожденной сестры перешло в руки тетки, которая мало понимала в воспитании детей. И особенно горько приходилось кроткому Понтию. Старший брат Павел отличался гордым характером и не давал себя наказывать, если и был виноват, таким же был и второй брат Петр, и все вины и наказания сыпались на тихого Понтия, который всегда был невиновен, но терпел все за своих братьев, за их проказы. Тетка секла его в назидание братьям, и мальчик выносил это покорно, и даже его душа никогда не озлоблялась. Отец не мог заступиться за сына, так как, занятый службой, не входил в воспитание детей, да и любил он больше двух других сыновей, а не слабого и болезненного Понтия. Скоро жизнь заставила Петра Виссарионовича жениться вторично, так как вдовцу с детьми было трудно. Через три года после смерти матери воспитание Понтия перешло в руки мачехи, которая по-своему любила его, но все же не могла заменить мать.

Петр Виссарионович был переведен в город Вильно3, где получил место столоначальника Виленского учебного округа, и Понтий с братьями поступили в Виленскую первую правительственную гимназию⁴. Учился Понтий хорошо, хотя учение давалось с трудом из-за слабого здоровья и постоянной головной боли. Товарищей Понтий сторонился и резко отличался от них по своему характеру. Его часто обижали и смеялись над ним, но мальчик оставался все таким же кротким и самоуглубленным.

В 1893 году Господь пленил его сердце и все его существо благодатию Святого Духа, и с такой силой, что юный Понтий дал горячее обещание посвятить себя всецело служению Богу всеми своими силами. Это рождение духом произошло на уроке Закона Божия. С этого дня Понтий еще глубже ушел в свой внутренний мир и стал жить благодатной жизнью, которая была совершенно непонятна для окружающих, а также и для его родных. В том же году ему было видение во сне: солнцезрачная Божия Матерь с Младенцем на руках. Видение указывало на слепоту современных христиан и на предназначение Понтия привести в этом крае многих неверных ко Христу. После всего этого у Понтия появилось сильное желание поступить в монастырь, но отец и слышать об этом не хотел, разбранил его и не позволил бросить учение. Понтий покорился воле отца, не оставляя своего желания. Он вел строгий образ жизни в миру, знал только учение и посещал церковные богослужения. В обществе его в шутку называли подвижником и находили, что он очень похож наружностью на св. Иоанна Предтечу.

В 1895 году, по окончании Виленской гимназии, Понтий Петрович поступил на юридический факультет Московского университета. В Москве он жил со своим старшим братом Павлом и, будучи студентом, не изменил свой строгий образ жизни. Товарищи студенты, а особенно брат, подсмеивались над ним, но побаивались его, и в его присутствии никто не смел выразиться неуважительно о Господе и о святыне.

В первый же год учения Понтий Петрович осенью сильно заболел длительным воспалением брюшины с осложнением. Нужна была операция. Доктора открыто сказали Понтию Петровичу, что девяносто девять человек из ста умирают под ножом во время операции. Понтий Петрович поехал повидаться со своими родными; отец уже вышел по болезни в отставку, жил в Великом Устюге и в то время болел водянкой. Осенью была сделана операция, и Понтий Петрович силою Божией перенес ее благополучно, но учение продолжать не мог, так как тело после операции стало совершенно безжизненно и не принимало никакой пищи. Врачи сказали, что сделали все, что могли, и отпустили Понтия Петровича из клиники со словами: «Пусть природа и молодость борются сами со смертью». Но что молодость могла сделать с мертвым телом? Как всегда, Понтий Петрович обратился с горячей молитвой ко Господу, чтобы Он его воскресил. И почувствовал после молитвы, как его тело начало согреваться (а до того времени оно было холодное как лед) и потекла жизнь по всем членам. Это чудо произошло на Садовой в Москве. С этого дня Понтий Петрович понемногу стал принимать пищу. Покинув Москву, он поехал в Великий Устюг, где у него из-за слабости тела образовалась общая водянка. Стремление к монашеству не покидало юного подвижника, и он просил опять благословения у отца, но отец не дал его, а сказал, что может идти в священники.

В 1896 году Понтий Петрович учительствовал около Великого Устюга, а после смерти отца поступил в псаломщики в город Лальск⁵, чтобы помочь мачехе. В это время Господь открыл у него дар проповедничества. Раз, во время богослужения, настоятель собора вышел из алтаря и, обратясь к Понтию Петровичу, попросил его сказать вместо него проповедь. Псаломщик смутился, но не отказался. Когда пришло время говорить проповедь, Понтий Петрович, призвав имя Божие, вышел на середину солеи и начал говорить. От волнения он никого не видел. Его смущало, что тихий голос не будет слышен в таком большом соборе. Но при первых словах своей проповеди он так вдохновился, что и не заметил, что произошло кругом. Настала такая тишина, что его слабый голос был слышен всем, все слушали с напряжением и многие плакали. Окончив проповедь, Понтий Петрович ушел на клирос смущенный, так как не ожидал, что его слова произведут такое сильное действие на молящихся. После богослужения настоятель поздравил его с даром проповедничества, и с этого дня псаломщик стал произносить проповеди вместо настоятеля во все праздники. Понтий Петрович был третьим псаломщиком в соборе⁶, и все они несли клиросное послушание по очереди. Когда бывала его очередь, то молящихся было всегда больше: у Понтия Петровича был приятный и молитвенный голос, и чтение было со смыслом, так как он сам уходил глубоко в молитву во время канонов. В те дни, когда Понтий Петрович произносил проповедь, храм бывал переполнен. К нему стали обращаться и священники из других храмов, прося написать проповедь для них.

Но недолго пробыл Понтий Петрович псаломщиком. Несмотря на хорошее место, сам отказался от службы; причиной была дочь настоятеля, которая горячо полюбила молодого псаломщика.

К Понтию Петровичу всегда и всюду, где он появлялся, неудержимо влеклись женские сердца. Его личность пленяла их, и много хлопот причиняли ему те девушки, которые отдавали свои сердца юному подвижнику. Но его сердце было всецело во власти Господа, и никакая земная любовь и привязанность не касались его души. Понтий Петрович дружески и сердечно относился к полюбившей его девушке и всеми силами старался любовь, которая была обращена на него, обратить на Христа. Часто ему это удавалось, но часто на него и гневались за отверженную любовь. Когда Понтий Петрович заметил, что дочь настоятеля его полюбила и отец ее открыто стал предлагать второе место священника в соборе, то покинул Лальск.

Мысль о монашестве не оставляет его, и в 1897 году в Великом Устюге он обратился за благословением к епископу Антонию⁷. Но владыка не дал благословения идти в монастырь, а предложил священство. Во время разговора с епископом о пастырстве Понтию Петровичу было видение Святой Троицы, и Бог Отец, наклонясь, протягивал руки с любовию к нему, как бы призывая его к пастырству. Понтий Петрович был сильно потрясен, но не сказал о своем видении епископу, а в душе отказался идти теперь в монахи, боясь преступить волю покойного отца и волю епископа. В видении он узрел Промысел Божий быть ему пастырем, но счел себя недостойным принять этот сан сейчас.

Прошло два года, за это время Понтий Петрович посетил много русских монастырей и подвижников, и всюду Господь указывал на молодого студента как на Своего избранника. Средств не было, и Понтий Петрович, несмотря на свое слабое здоровье, особенно после операции, совершал свое паломничество пешком по многу верст, а иногда Бог посылал добрых людей, которые помогали ему и возили на свой счет. Где только юный подвижник не побывал! И в Лавре у преподобного Сергия Радонежского, и у Серафима Саровского, и в Угрешском монастыре и скиту⁸. Промысл Божий не давал указания Понтию Петровичу на отдачу себя в послушание кому-либо, что ему и было сказано о. Венедиктом, подвижником Соловецкого монастыря того времени. Отец Венедикт сказал, что он будет управлять сам собою, а другой подвижник о. Илья сказал, что он пойдет по стопам Зосимы и Савватия, и посоветовал ему пожить на Соловках. Понтий Петрович побывал послушником в Оптиной Пустыни, но короткое время, так как заболел водянкой ног, и они ему отказали. С трудом добрался Понтий Петрович до о. Варнавы в Гефсиманский скит⁹, где и получил у него в келье исцеление больных ног. И о. Варнава уговаривал его поступить в монастырь, но Промысл Божий вел Своего избранника к пастырству.

Современные подвижники видели в молодом человеке своего собрата по духу. Батюшка вспоминал: «Когда я в 1898 году в июне был в Оптиной Пустыни Калужской губернии и, придя в домик старца Иосифа¹⁰, стал в передней у дверей дожидаться его благословения, а народу было очень много, так что в передней было оттого тесно, — то его келейник о. Анатолий¹¹, впоследствии старец и духовник Пустыни, выйдя из келии о. Иосифа, подошел ко мне через толпу людей и поцеловал мне руку. Когда ожидавшие совета и благословения о. Иосифа были допущены в его приемную и стали по очереди подходить к нему, то подошел среди них и я. Тогда о. Иосиф сперва обернулся к иконам (а стоял он спиной к ним и лицом к двери), а потом опять к людям, и, в частности, ко мне, и с веселым видом благословил меня широким крестом, как только могла рука его в своем размахе захватить воздух. Думаю, что такое благословение — знак великого креста для меня в жизни, но и благодати Божией».

После этой поездки здоровье Понтия Петровича окрепло, и он поступил на историко-филологический факультет в Петербурге. Но душа молодого студента не удовлетворялась сухой светской наукой, а сердце все настойчивее требовало отдать свою жизнь и силы на служение Богу. И Понтий Петрович начал, еще будучи студентом, готовиться к экзамену богословских наук, который и сдал блестяще при Виленской Духовной семинарии.

В 1901 году, 2 ноября, Понтий Петрович вступил в брак с Зинаидой Степановной Дамаскиной, и был назначен преосвященным Иувеналием Виленским¹² на должность священника Свято-Мариинской церкви в уездный городок Вилейку, а 23 ноября в городе Вильно был посвящен во священники викарным епископом Михаилом Ковенским¹³. Так вступил Понтий Петрович на путь пастырства, исполнив свое заветное желание всего себя отдать Богу. И с первых своих шагов молодой о. Понтий стал деятельно и ревностно отдавать все свои силы и любовь Господу и ближним. Первый приход был бедный, и жить было трудно, но о. Понтий не искал богатства. Сам он ничего не имел, только одну корзину с вещами и молодую жену. С Божией помощью, устроившись на квартире, о. Понтий начал энергично входить в жизнь своего прихода. Он состоял законоучителем трех школ, и работы было много.

К своим прихожанам о. Понтий относился с любовью, но и строго; сам обходил хаты, дарил иконы и крестики, у кого не было, входил во все нужды своего прихода, но требовал от верующих полного исполнения уставов Святой Церкви. Строго наблюдал благолепие в храме, не позволяя разговоров во время богослужений, не принимал нетрезвых кумов, не шел венчать, когда были пьяные на свадьбе, не допускал до Святого Причастия тех, кто незаконно сожительствовал — до тех пор, пока не давали обещания порвать незаконную связь или не вступали в законный брак. Твердым своим отношением, терпением и любовью о. Понтий достиг того, что впоследствии прихожане подчинились требованиям своего молодого священника, полюбили его и его богослужения, стали меньше пить и так доверяли ему, что приходили к нему на суд в своих распрях, и, как батюшка рассудит, так спор и решали, и другого суда не признавали. Сначала за строгость о. Понтия и прихожане на него восстали, но батюшка не уступал и продолжал строго относиться к ним. Приход распался на два лагеря: одни скоро оценили своего батюшку и полюбили его, а другие враждебно относились, да так, что даже бросали в него камнями. Но Господь скоро стал на защиту Своего пастыря, грозно наказуя прихожан, которые были дерзки к батюшке или же обманывали его.

Образ жизни вновь прибывшего молодого священника не понравился окружающему духовенству. Он своей жизнью нарушал их традиции, и все заволновались. Пробовали уговаривать о. Понтия жить и поступать, как все, но о. Понтий выслушал и сказал, что будет поступать по правде Божией и по совести. С этого дня духовенство стало недоброжелательно относиться к отцу Понтию, называя его неуживчивым человеком.

С первых дней своего пастырства о. Понтий был бессребреник и остался им до самой своей смерти. За требы платы не назначал, давали, кто сколько мог и кто сколько хотел. Недобросовестные люди этим пользовались, но батюшка никогда их не корил. Но любящих своего молодого священника было больше, и батюшка, по милости Божией, не нуждался, так как жил скромно. Неприязнь к батюшке со стороны духовенства не утихала, и даже пошли ложные доносы к архиепископу Никандру¹⁴. Но владыка скоро оценил о. Понтия, который так резко выделялся из среды всего духовенства, и полюбил его.

В 1905 году владыка предложил батюшке место законоучителя в Бобруйской мужской гимназии, куда он и был назначен управляющим виленского учебного округа. Одновременно батюшка состоял преподавателем русского языка и математики и классным наставником в младших классах. По освобождении от преподавания светских наук в мужской гимназии тем же управляющим батюшка одновременно был назначен законоучителем Бобруйской женской гимназии и еще состоял на должности в бобруйской тюремной Свято-Николаевской церкви. Работы было очень много, а батюшка всегда страдал головными болями, но все свои обязанности исполнял, и был горячо любим учениками и ученицами. Учебный округ оценил деятельность о. Понтия, особенно его благотворное и сильное нравственное влияние на молодежь. В 1909 году батюшка участвовал во Всероссийском съезде законоучителей светских средних учебных заведений в Петербурге и в этом же году был назначен попечителем и законоучителем Могилевских губернских реального училища и мужской гимназии. После 1905 года нравы учащейся молодежи в Могилеве до того пали, что начали искать человека с сильным влиянием, чтобы он мог подействовать на учеников, так как никого они не хотели слушать. Выбор округа пал на о. Понтия. Батюшка не хотел уезжать из Бобруйска, но в округе настояли, говоря, что только о. Понтий может им помочь перевоспитать молодежь. Батюшка согласился и оправдал ожидания и надежды учебного округа. Однако здесь произошла неприятность с Могилевским владыкой. Преосвященный Стефан¹⁵ был против назначения батюшки и хотел его удалить из гимназии, чтобы освободить место для своего брата. Учебный округ восстал против владыки, так как видел всю несправедливость его к о. Понтию. Начали уговаривать батюшку написать прошение в округ, а там обещали, что его поддержат и не станут на сторону владыки, так как всем было ясно, кто прав. Учебный округ боялся потерять такого редкого законоучителя и пастыря и торопил батюшку скорее поднять дело. Но батюшка отказался, сказав, что, оправдав себя и доказав свою правоту, он бросит тень на своего архипастыря, чего ему совесть не позволяет сделать. И, поблагодарив учебный округ за доверие и хорошее отношение, уехал из Могилева в Петербург¹⁶ к теще, так как не хотел оставаться в епархии епископа Стефана, хотя и сам не знал, как будет дальше жить. Душа батюшки была сильно удручена всем происшедшим в Могилеве, а там на него посмотрели как на чудака, что он не хотел доказать всю несправедливость владыки и бросил такое хорошее место. Но правда Божия, а не человеческая победила, и батюшка не поднял руки на своего епископа. Господь скоро наказал несправедливого владыку — преосвященный Стефан умер почти скоропостижно от карбункула на шее. Так Господь сотворил скорый суд, заступившись за Своего верного пастыря, и помог ему устроиться в дальнейшей жизни.

В 1911 году в июле месяце батюшка был назначен протопресвитером Российского военного и морского духовенства¹⁷ флагманским священником 2-й минной дивизии Балтийского флота. Место было хорошее, получить его было трудно и с протекцией, и все говорили, что у о. Понтия есть сильная «рука». Никто не знал, что у о. Понтия нет никого, что одна Рука Божия, Которая действительно сильнее всех, помогала ему.

В 1915 году командующим флотом батюшка был назначен штабным священником отряда его транспортов¹⁸.

С детских лет о. Понтий очень любил и почитал о. Иоанна Кронштадтского. Первая его встреча с ним была, когда о. Иоанн посетил Вильно 4 октября 1893 года. Батюшка тогда был еще гимназистом. Можно себе представить, что произошло с юным Понтием, когда он узнал о проезде великого пастыря через Вильно. Целый день он только и бегал по городу с горячим желанием увидеть о. Иоанна и получить благословение. Но желание его казалось неосуществимым. Всюду, куда ни приезжал о. Иоанн, собирались толпы народа. Не только пробраться к нему было невозможно, но даже посмотреть на него издали не удавалось Понтию из-за его малого роста. Отчаяние охватило его душу, были забыты и еда, и отдых. И счастье, наконец, улыбнулось ему. Понтий узнал, что о. Иоанн поехал на Антаколь, и бросился со всех ног туда. Понтий бежал через Телятник, улицы были пустынны, так как весь народ ожидал о. Иоанна на Завальной улице, куда он должен был прибыть с Антаколя к больному ребенку. Добежав до калитки Телятника, которая выходила на Набережную, с замиранием сердца Понтий увидел приближающийся экипаж. Сорвав фуражку с головы, Понтий стоял и с отчаянием смотрел на быстро бегущих лошадей, и... о счастье! Приближаясь к калитке, у которой стоял Понтий, лошади замедлили ход. Отец Иоанн быстро повернулся в его сторону лицом и, немного приподнявшись с сиденья, сняв шляпу, поклонился поясным поклоном юному гимназисту. От счастья, что, наконец, он увидел горячо любимого пастыря, Понтий и не сообразил, что это приветствие о. Иоанна относилось к нему, и растерянно начал оглядываться кругом, а когда увидел, что кругом не было ни одного человека, то понял, что это ему кланялся о. Иоанн. Бурная радость охватила все его существо, и он опять бросился бежать в ту сторону, куда скрылся экипаж. На вокзале перед отъездом о. Иоанна Понтию удалось пробраться в зал, где о. Иоанн благословлял духовенство и почетных лиц, и тоже получить благословение. И тут о. Иоанн отнесся к нему со вниманием и лаской. От духовного взора о. Иоанна не была скрыта будущая жизнь скромного юноши, великий жизненный крест ради Христа, который возлагался на него Господом. Будучи студентом, о. Понтий ездил к нему за помощью и, став пастырем, тоже обращался к о. Иоанну и один, и с женой.

В 1906 году, когда батюшка был законоучителем в Бобруйске, ему предстояла операция: частые головные боли истощали его слабое здоровье и мешали занятиям. Доктора сказали, что только операция может избавить от них. Нужно было выпилить часть лобной кости у переносицы и удалить нагноение, которое и причиняло такую боль. Батюшка поехал к о. Иоанну и при свидании сказал об операции. Отец Иоанн махнул рукой и воскликнул: «Ах, эти доктора! Не давай себя уродовать». Быстро подошел к батюшке и потер ему переносицу пальцем со словами: «Не давай, не давай себя уродовать». Батюшка почувствовал, что вся тяжесть, которая была у него в голове, точно упала в ноги и голове стало легче. Операция была больше не нужна. Батюшка неоднократно сослужил о. Иоанну в Андреевском соборе¹⁹, и о. Иоанн оказывал всегда особое внимание молодому священнику при всех обстоятельствах. Подолгу сидел у него в номере, удалив из него публику, которая всегда и всюду за ним следовала. Раз, после богослужения в Иоанновском монастыре²⁰, все были приглашены игуменией на чай, в том числе и батюшка. Было много заслуженных и почтенных представителей духовенства. Когда пришли в столовую, батюшка скромно стал в сторонку, высматривая, где бы ему устроиться отдохнуть, и выбрал небольшой столик в стороне. Но не успел он сесть, как подошла монахиня и сказала, что его просит о. Иоанн. Батюшка подошел к большому столу, за которым уже сидел на почетном месте о. Иоанн; все остальные стояли в ожидании. Отец Иоанн ласково показал рукой батюшке место справа около себя и сам начал усердно его угощать и поить чаем. Все заняли свои места, с завистью поглядывая на приезжего молодого священника. По просьбе батюшки о. Иоанн подарил ему, сняв его с себя, свой подрясник, который носил уже шесть лет и никому не хотел отдавать. Отец Иоанн видел в батюшке своего собрата по духу. Недаром он однажды крепко поцеловал батюшку, сказав: «Ты мой друг, ты мой брат!»

В 1916 году о. Понтий был назначен флагманским священником минной дивизии флота и священником церкви Гельсингфорсского морского госпиталя. Семья батюшки жила в Гельсингфорсе, а сам он ходил по морю и был в нескольких боях с немцами²¹.

В Гельсингфорсе в 1917 году батюшку и застала вспыхнувшая революция. Настали страшные события, когда моряки кроваво расправлялись с офицерскими чинами. Отца Понтия не трогали, и он свободно шел по пустынным улицам города в церковь совершать богослужения. Моряки ходили ватагами пьяные, но давали дорогу молчаливо идущему пастырю. Таково было влияние батюшки на бывших своих духовных чад, что никто не решался поднять на него руку. Отец Понтий понимал, что долго так продолжаться не будет, и уехал со своей семьей в Петроград, где был назначен настоятелем Спасской церкви Походной петроградской канцелярии²².

Тяжелая жизнь и голод подрывали силы батюшки, который отдавал все скудное пропитание своим детям, отказывая себе во всем. Батюшке удалось устроиться при госпитале и поддерживать свою семью. В 1919 году, 4 июля, батюшке пришлось покинуть Петроград, так как ему грозил расстрел из-за ложного доноса. Его предупредили об этом добрые люди в госпитале, и батюшка зашел домой попрощаться с женою и детьми. Это было их последнее свидание²³. Батюшка ушел из дома без вещей и денег, вручая себя только в руки Божии. Он решил пробраться в Двинск.

Все это путешествие было сплошное чудо Божие. Однажды батюшка ехал по железной дороге без бумаг, а это было равносильно смерти, так как на каждой остановке проверяли документы. В поезд попасть помог кондуктор, который дал место в кондукторском отделении, где были и другие пассажиры. И вот настала роковая минута, послышался шум в коридоре, и двери с шумом распахнулись. Вошло несколько чекистов, вооруженных с ног до головы. Короткая фраза: «Ваши документы, товарищи», — заставила всех вздрогнуть, и дрожащие руки потянулись в карманы. Батюшка не шелохнулся: ему нечего было доставать из кармана. Он опустил голову и весь углубился в молитву, вручая себя воле Божией. И Господь покрыл Своего избранника: чекисты точно не видели батюшки, брали у соседей документы, протягивали руки мимо батюшки, точно это было пустое место, и когда они, кончив проверку, вышли, стукнув дверью, батюшка очнулся от молитвы и был поражен гробовой тишиной, которая была кругом. Отец Понтий поднял глаза и увидел, что все смотрят на него с изумлением, а кондуктор только сказал: «Ну и счастливый же вы, батюшка!» Так Господь ослепил очи чекистов, которые не тронули батюшки.

Отец Понтий добрался до Двинска. Преосвященный Иннокентий, епископ Витебский и Полоцкий назначил его священником двинского Александро-Невского собора²⁴. Тяжелая была жизнь в г. Двинске, который находился постоянно под обстрелом красных и белых; жители терпели голод, много было убито и ранено мирных обывателей. Настроение было подавленное, особенно у православных. После расстрела последнего священника красными никто не хотел ехать туда, и только о. Понтий принял назначение и ревностно принялся служить ближним. Тяжело было и у батюшки на душе, семье он мало чем мог помочь, так как сам ничего не имел. Отец Понтий просил владыку дать ему приход в деревне, чтобы хоть чем-нибудь облегчить состояние своего семейства, но владыка не пустил его из Двинска, и батюшка покорился Промыслу Божию. Нервы с трудом выдерживали частую бомбардировку, снаряды ложились в квартале, где жил батюшка, и он часто не ночевал у себя. Раз, по побуждению духа, о. Понтий ушел из своей комнаты в кухню, и не прошло и минуты, как снаряд разорвался у соседнего дома, осколками выбило стекло в батюшкиной комнате, и засыпало ее стеклом и обломками штукатурки. Несмотря на обстрел города, о. Понтий ходил в собор и служил, часто один, так как псаломщик боялся ходить на богослужения. Жутко было ходить, снаряды падали то впереди, то сзади. 14 сентября, когда батюшка служил, снаряды ложились кругом храма. По окончании богослужения, когда он вышел из собора, не прошло и пяти минут, как разорвавшийся вблизи снаряд выбил окна и повредил сильно внутри храм. Так хранил Господь пастыря Своего, а с ним и молящихся.

Двинские прихожане горячо полюбили о. Понтия, и когда в Двинск был назначен другой священник — о. Одельский, который начал вести интриги против батюшки, заняв его место, то прихожане стали за батюшку горой, и начали хлопотать, чтобы его оставили. Они писали к владыке Иннокентию: «...После расстрела в г. Двинске протоиерея Румянцева последняя Литургия совершена была в нем о. Ждановым в Фомино воскресенье, после чего православных священников не осталось: они скрылись из опасения подвергнуться той же участи. Положение православных г. Двинска стало слишком тяжелым: свои религиозные потребности приходилось им удовлетворять или через римокатолических ксендзов, или через своих же православных благочестивых собратий, или даже через старообрядческих начетчиков, а кроме того, они были чрезвычайно терроризованы и подавлены. Ни один из православных пастырей, несмотря даже на полученное назначение, например, протоиерей Петровский, не соглашались в это время приехать в г. Двинск. В это скорбное для православных жителей г. Двинска время лишь один о. Рупышев явился к ним ангелом радости, мира и утешения. По своем прибытии в г. Двинск в июле сего года он возобновил и оживил расстроенную и подавленную церковную жизнь православной общины г. Двинска. Достигалось это им через благоговейное совершение богослужения, проникнутое высокомолитвенным духом, общее церковное пение и проповедничество во время их. В проповедях своих о. Рупышев разъяснял нам истины веры и поучал нас с такою ревностью и любовью о Господе, что молящиеся приходили в глубокое умиление, которое некоторые продолжали изливать после богослужения и дома в благодатных слезах. Вообще по характеру своей благочестивой жизни — строгому соблюдению постов и других уставов Св. Церкви, приветливости в обхождении, скромности и чистоте нравов — и по своей пастырской деятельности о. Рупышев является исключительной личностью. До сих пор в Двинске подобных ему мы не видели. Он всегда с готовностью и предупредительностью удовлетворял религиозные потребности своих пасомых, особенно таких, которые менее всего могли этого ожидать как беженцы. Последние, по недостатку средств, затруднялись приглашать к себе священника и, будучи подвергнуты эпидемическим заболеваниям сыпного тифа, умирали без напутствия и погребались без отпевания. О. Рупышев, узнав и лично увидав их бедственное положение, не ожидая приглашения с их стороны и не думая о вознаграждении за свои труды, старался по силе и возможности послужить им. Своим тактичным отношением к местным советским властям Латвии он восстановил и поддерживал
правильное отношение между ними и православной общиной г. Двинска. Лишением нас о. Рупышева будет нанесена слишком глубокая и тяжелая рана нашему верующему сердцу, которое и теперь испытывает острую боль о совершившемся, а сознание неправды будет подавляюще действовать на наш дух, погашая его. Ввиду всего изложенного покорнейше просим Ваше Преосвященство утолить боль нашего сердца и желание духа нашего, удовлетворив наше настоящее ходатайство о назначении о. Рупышева настоятелем Борисо-Глебской церкви и, если возможно в настоящее время, о перемещении о. Одельского на другой приход», — и т. д.

Сам о. Понтий старался уехать из Двинска, уступая, как всегда, место другому, и даже уже получил пропуск в Витебск, но в тот же день поезда стали. Батюшке пришлось остаться, а через три дня, 21 декабря, Двинск заняли поляки. В январе 1920 года батюшка покинул Двинск и приехал в город Вильно. В феврале месяце преосвященным Елевферием²⁵, епископом Ковенским, управляющим Виленской епархией, о. Понтий был назначен священником Рождество-Богородичной церкви уездного города Троки²⁶, а в июне, по собственному прошению, перемещен на должность настоятеля Александро-Невской церкви г. Вильно²⁷, с оставлением за ним временно Трок.

Новосветская церковь нуждалась в большом ремонте после войны: ни утвари, ни денег не имела, и только характер о. Понтия и его сильная вера помогли восстановить полуразрушенный храм, где батюшка и стал возносить свою пламенную молитву ко Господу. Батюшка часто отлучался из Вильно, так как владыка посылал его по разным разрушенным приходам Виленской и Ковенской епархии, где не было священников. Трудно сказать, почему выбор владыки пал на о. Понтия, — верно, и тут не осталось незамеченным добросовестное отношение о. Понтия и к жизни, и к людям, а может, просто его скромность делала подходящим для этого дела, так как приходилось часто обходить приходы пешком, и вряд ли другой священник согласился бы на этот нелегкий труд. Но батюшку ничто не смущало, он привык на первое место ставить служение ближним и долг пастырства. Приходы находились в большом разрушении. Жители возвращались из беженства, сильно нуждались, ютились в тесных хатах. Батюшка делил с ними нужду, утешал, служил по хатам, венчал и крестил младенцев и часто уже подростков, — и все это при слабом здоровье и после сильного истощения в бытность свою в России²⁸. Только сила духа помогала выносить такие телесные труды и тягостное состояние души и беспокойство о своей покинутой в Петрограде семье. Батюшка так спешил всегда навстречу чужому горю, забывая себя, что и в голову не приходило тому, кого он утешал, что это человек с израненной душой и сердцем, которому сродни только скорби, а не радости²⁹. Верующие с любовью относились к о. Понтию, другие сторонились, не понимая его, и находили его жизнь странной, а больше всего не нравилось то прямое и горячее обличение из уст батюшки, когда он видел что-нибудь неугодное Богу в поступках людей.

Нахлынувшие на Западный край большевики в июле 1920 года застали о. Понтия в Троках. Вследствие своего нравственного влияния и проповедей батюшка не остался незамеченным у советских властей — ему грозил арест как заложнику. Но опять Господь предупредил его об опасности через добрую женщину, и батюшка немедленно был перевезен своей родной сестрой, которая учительствовала в Троках, на другую сторону озера, в Литву. В тот же день вечером приходили, чтобы его арестовать. 12 августа большевики покинули Троки и Вильно, и о. Понтий с первым поездом 16 августа вернулся в Вильно и продолжал свой труд, обходя и объезжая приходы.

Мало кто шел навстречу нуждающемуся о. Понтию. Батюшка нашел себе жилище в Вильно у домовладельца Б., который предоставил ему комнату. Но что это была за комната! Она была проходная, в одном углу был свален разный хлам и мебель хозяина, стояла кровать без матраца и подушки, покрытая лосиной шкурой; на этой кровати батюшка спал, не раздеваясь после дневных трудов: ходить приходилось далеко, в Новосветскую церковь, так как квартира находилась на другом конце города. Не нашлось теплого и братского отношения к нуждающемуся священнику, бежавшему из России, и у духовенства. Никого не интересовало, как и чем он жил, но все его судили и критиковали, потому что его светлая личность невольно обличала и нарушала их жизнь, выводя их из земного и плотского покоя. И когда батюшка окончил поистине апостольский труд обхода тех приходов, которые ему были поручены, и подал рапорт о его выполнении, то получил бумагу с резолюцией владыки, гласящей, что Сам Пастыреначальник Господь наш Иисус Христос наградит о. Понтия Рупышева за апостольский труд и что владыка шлет свое архипастырское благословение — и только. Не нашлось для батюшки очередной награды, не нашлось даже пары новых сапог, в которых он тогда так нуждался³⁰. Люди и начальство обходили батюшку, но зато Господь не обходил его и обильно изливал на о. Понтия Свою благодать, награждая его духовными дарами и утешая пораженное горечью сердце и душу Своей Божественной любовью. И батюшка чувствовал эту любовь Господа к нему и не изменял ей до самой смерти ни при каких жизненных обстоятельствах.